— Я тоже.

— Ты действительно не переживаешь из-за разрыва?

— Это не разрыв, Рут, — возразила Лиззи. — Просто каждый пошел своей дорогой.

Рут молчала, словно ожидая признания.

— Он просто был другом с привилегиями, — объяснила Лиззи. — Что тут говорить?

— И все-таки, — сказала Рут.

Она будто чувствовала, что Лиззи не все рассказала. Сестер разделяли десять лет. Рут: замужняя женщина, счастливая в браке, мать двоих детей, сама справедливость, влиятельный адвокат в большом городе. И Лиззи: не замужем, бездетная, до сих пор немного хиппующая, хоть и работает постоянным преподавателем в небольшом государственном колледже. У них были разногласия, но Рут все же имела влияние на Лиззи, от которого та не могла избавиться, как ни старалась.

И сейчас Рут задействовала свое преимущество.

Составляя список дел на выходные, Рут не предполагала, что, кроме всего прочего, предстоит разбираться с последствиями ссоры между любовниками, в результате которой один из них попадет в больницу.

Она готовилась, во-первых, убедить Лиззи (по требованию отца), что Гэвин ей не пара, а во-вторых, убедить самого отца, что ему нужна более основательная помощь, а то и уговорить его начать присматривать дом престарелых. Она принимала в расчет чрезвычайные обстоятельства: например, возможность того, что ураган, зарождающийся у берегов Северной Каролины, двинется в глубь континента и воспрепятствует ее вылету в понедельник из Манчестера; или, не дай бог, Мюррею станет плохо. Всякое бывает: мать ее мужа Моргана умерла на диване мгновенно, как потом выяснилось, из-за резкого понижения уровня сахара в крови. Такое случается даже с практически здоровыми людьми за восемьдесят, и Рут понимала, что с Мюрреем подобное может произойти в любое время. Она всего лишь старалась предусмотреть любые варианты.

Но столь бурного скандала между Лиззи и Гэвином она предположить не могла.

Пока Лиззи сгребала листья, Рут, Джордж и Мюррей сидели за кухонным столом и обсуждали инцидент. Мюррей придерживался мнения, что испорченная поваренная книга — небольшая цена за прекращение неудачных отношений. Джорджа больше всего тревожило, что Лиззи может закрыться от всего мира (такая заботливость вообще была свойственна Джорджу, когда речь шла о младшей сестре).

Рут же подозревала, что Лиззи не все им рассказала. Она не могла сформулировать, что именно ее смущает, но опасалась, что сестра умолчала о некоторых существенных подробностях, которые способны усложнить дело.

— Считаешь, она врет?

— Не передергивай, Джордж. Просто я думаю, что она чего-то недоговаривает. Мне кажется, она завелась по другой причине.

— Ты во всем видишь скрытые мотивы, — буркнул брат.

— Я юрист, Джордж, — напомнила ему Рут. — У меня такая работа. — Она допила кофе и встала из-за стола. — Пойду потолкую с ней.

Шагая через лужайку, Рут подняла голову и увидела тучи, собравшиеся над горой Лафайет. Здесь, на севере страны, погода менялась очень быстро, и Рут вспомнились частые новостные сообщения о пропавших туристах. Однажды в августе, много лет назад, она и сама оказалась в составе заблудившейся группы. На Рут были кроссовки и легкий дождевик, когда на горе Вашингтон их компанию застала буря. К счастью, им тогда удалось найти убежище в хижине возле Облачного озера, но на следующее утро они проснулись и обнаружили, что тропу по щиколотку занесло снегом. Отец тогда был в ярости: в первую очередь из-за того, что дочь плохо подготовилась, но больше всего Мюррея злило, что ему она говорила про поход на Лафайет, а сама в последнюю минуту передумала. Под натиском родительского гнева Рут съежилась и потом целый месяц ощущала себя маленькой глупышкой.

Тучи быстро двигались. Рут почувствовала дыхание приближающейся грозы и плотнее закуталась в старый мамин кардиган.

— Трудишься? — окликнула она сестру.

— Ага, — ответила Лиззи.

— Извини, если тебе показалось, будто я защищаю Гэвина.

Рут постаралась выведать у Лиззи немного больше, но та лишь повторила, что рада окончанию отношений. Когда сестра назвала Гэвина другом с привилегиями, Рут расстроилась и одновременно почувствовала себя старомодной: у нее тоже случались когда-то ни к чему не обязывающие связи, но это современное выражение отдавало неприкрытым цинизмом.

— И больше ты ни из-за чего не злилась?

— Нет, Рут.

— Я ведь твоя сестра, — напомнила ей Рут.

— Вот и будь ко мне добрее, — парировала Лиззи. — Что было, то было. Он же полный мудак. Давно надо было с ним порвать.

Рут решила больше не напирать.

— Чем хочешь заняться днем? — спросила она. — Может, пойдем в горы? Или просто посидим и поболтаем?

— Чего я точно не хочу, так это говорить о Гэвине, — ответила Лиззи.

— Ладно. К черту Гэвина. Но почему бы тебе сегодня не остаться здесь на ночь? — предложила Рут. — Даже не помню, когда мы все вместе, с тобой и с Джорджем, последний раз ночевали в папином доме.

— Мне надо накормить соседских кошек.

— А одну ночь они не потерпят?

— Подожди, ты боишься, что я за ужином напьюсь и потом сяду за руль?

— Ну зачем ты так? Я просто хочу побыть с тобой подольше.

— Я подумаю, — пообещала Лиззи.

— А где поваренная книга?

— У меня в машине.

Рут обхватила себя руками.

— Нет, ну что за безобразие! Как можно быть таким неуклюжим? — недоумевала она.

— Гэвин заботится только о своей собственности, — пояснила Лиззи. — Когда дело касается чужих вещей, он не столь щепетилен.

Рут пришло в голову, что Лиззи, зная об этом качестве любовника, могла бы просчитать риск и не давать ему незаменимую книгу. Но она ничего не сказала.

— Решайся, оставайся на ночь, — продолжала она уговаривать сестру. — Отец обрадуется. Мы очень постараемся не ругаться.

— Мы всегда ругаемся, — заметила Лиззи. — Он слишком многого от нас ждет.

Рут, чьи сыновья тоже постоянно ссорились, подумала, что не так уж это и много — ожидать от трех взрослых детей, чтобы они провели короткие выходные в мире и согласии. Но если сейчас сказать об этом сестре, Рут угодит в «уловку-22»,[5] так что она опять оставила свои мысли при себе. Интересно, ей так и придется все выходные помалкивать?

Однако Лиззи вроде бы смягчилась:

— Только не надо считать, сколько бутылок пива я выпила.

— Обещаю закрывать на это глаза. Может, разберем старые вещи?