— Да, прав был Вильгельм: с тобой и правда хлопот не оберешься, — проговорил он, хмуро повернувшись к пленнице, которая как ни в че не бывало поглаживала одну из своих собак. — Из-за тебя и в собственном лагере врагов наживешь. А может, ты сама враг.

Ида постаралась сохранить бесстрастное выражение лица, хотя и напряглась — уж очень хотелось немедленно возразить норманну. Разумеется, он ее враг, но она вовсе не собирается строить козни или исподтишка ему вредить: уж если бороться, то в открытую. Ида понимала: если даже высказать норманну все, что она думает на его родном языке, он все равно не поверит, как бы красноречивы ни были ее слова…

Повернув голову, она перехватила его взгляд и поежилась: в его глазах не только читалась подозрительность, но и угадывалось желание! Может, не столь плотоядное, как на лицах других солдат, не вызывавшее страха, что было странно. Еще больше поразило Иду, что этот взгляд не только ее не испугал, а, наоборот, вызвал в ее теле какой-то отклик.

Похоже, они действительно предназначены друг для друга, иначе как объяснить, что ее тянет к человеку, которого, казалось бы, она должна ненавидеть всей душой. Ида была не из тех, кто влюбляется с первого взгляда, но если уж ее привлек вражеский солдат, то предсказанию старой Эдит можно поверить безоговорочно. Жаль только, что норманну ничего об этом не известно и в глазах у него пока лишь похоть. Иде уготована судьбой вовсе не роль девицы для утех, которые сопровождают солдатские обозы: пророчество Эдит обещало много больше, — но сколько времени пройдет, прежде чем оно сбудется?

Тут внимание Иды привлекла группа норманнов, гнавших по дороге овец, и невольно выругалась, она с досадой пробурчала себе под нос:

— Где они могли их взять?

Дрого заметил, что его пленница недовольна, и пояснил:

— Нам нужно кормить людей.

Чтобы она поняла, он показал пальцем на овец, а за тем похлопал себя по животу, изобразив на лице довольство.

— Если вы съедите всех баранов осенью, то положите зубы на полку, болваны, — презрительно буркнула Ида.

Дрого задумчиво потер подбородок. Судя по сердитому тону, девушка говорила что-то важное, но у него не было ни малейшего представления о чем. Придется ему заняться изучением грубого языка саксов или же обучить французскому пленницу. Наверное, на это стоит потратить время — в разговоре с Вильгельмом девушка выказала недюжинный ум, и беседы с ней могут оказаться не менее приятными, чем другие занятия.

— Танкред, — окликнул Дрого товарища, — постой здесь и посторожи наши трофеи. Я пойду разыщу Иво и пришлю сюда, чтобы отобрал все, что нам необходимо, а остальное мы присоединим к общим запасам.

— Поскольку все животные привязаны, я и сам смогу это сделать, — пробурчал Танкред и покосился на Иду. — А вот тебе лучше бы побыстрее укрыть от посторонних глаз свою собственную добычу. Она привлекает солдат куда больше, чем наши гуси и утки.

— Я уже всем дал понять, что девушка моя.

— Согласен, но это вовсе не означает, что они смирились и успокоились. Если будешь выставлять свою пленницу напоказ, найдутся такие, кто захочет сразиться за нее.

— Я никого не боюсь: пусть попробуют.

— Да я не сомневаюсь, но Вильгельм, я уверен, предпочитает, чтобы его солдаты перед сражением с саксами не тратили зря силы.

Ида подумала, что слова Танкреда не лишены здравого смысла: да, ей понадобится защита. И если уж приходится выбирать, то она предпочтет из двух зол меньшее: лучше уж делить постель с Дрого, чем превратиться в забаву для целой армии завоевателей.

Приставив козырьком ладонь ко лбу, Ида попыталась разглядеть, заходит ли кто-нибудь из норманнов в ее дом. Интересно, кто теперь там хозяин? А вдруг его еще не заняли?

— Вот было бы здорово! Можно пробраться туда и взять чистое платье, — проговорила Ида и осеклась, встретив пристальный взгляд Дрого.

— Как жаль, что мы говорим на разных языках, — заметил норманн.

Может, пора прекратить притворяться? Сразу все станет гораздо проще, ведь ей все труднее и труднее изображать саксонку, которая не понимает ни слова из того, что говорят норманны. И все же эта уловка пока дает ей хоть какое-то преимущество, что может оказаться весьма небесполезным.

— Смысл ваших слов я угадываю по тону и жестам, и пока этого вполне достаточно, — резко возразила Ида.

Дрого нахмурился и мягко произнес:

— Я не собираюсь причинять тебе зла.

Ида попыталась отыскать взглядом Амфрида; но того нигде не было. Что ж, придется продолжать без переводчика: может, он поймет ее по интонациям голоса и выражению лица.

— Ты хочешь сделать меня шлюхой, рабой — именно так себя ведут захватчики в побежденной стране: прибирают к рукам все, что их прельщает.

Дрого покачал головой и взял ее за руки.

— Как я хотел бы тебя понять! В твоем голосе слышен гнев, а я не могу тебя успокоить. Я чувствую, что ты испытываешь страх, хотя тебе нечего бояться.

— Ничто не избавит меня от гнева, страха и отчаяния: ты завоеватель, враг, и я не могу чувствовать себя с тобой в безопасности.

Девушка попыталась отстраниться, но Дрого еще крепче стиснул ее руки.

— Нет, останься со мной.

— Я должна забрать шкатулку, которую подарила мне старая Эдит. — Ида кивнула в сторону повозки, и Дрого разжал руки.

Устыдившись, что только сейчас вспомнила о последнем даре наставницы, девушка вздохнула, но тут же попыталась оправдать себя: столько невероятных событий произошло.

Ида достала шкатулку, и по телу ее опять пробежала дрожь: старая Эдит говорила, что в шкатулке скрыты какие-то откровения. Сбывшиеся предсказания отшельницы уже причинили девушке немало горя. Какую же еще страшную правду она приготовила для нее напоследок? Обхватив резной ящичек руками, Ида сказала себе, что не стоит спешить: все пока не так плохо, чтобы начать испытывать судьбу.

— Ты не хочешь ее открыть? — удивленно спросил Дрого. — Тебя совсем не интересует, что внутри? Может, там какие-нибудь ценности?

Да как он смеет? Ида с трудом удержалась, чтобы не расцарапать ему физиономию. Если еще раз отпустит что-нибудь подобное, она не стерпит и ответит этому чурбану по-французски.

Дрого, даже не подозревая о ее внутренней борьбе, хотел было дотронуться до шкатулки, но Ида, задохнувшись от ярости, свирепо оттолкнула его и выкрикнула:

— Нет! Это мое!

Дрого крайне удивила ее реакция: его воинской добыче следовало бы вести себя посмирнее. Ему, естественно, и в голову не могло прийти, что повинны в этом его неосторожные слова. Он не собирался запугивать эту девушку или целиком подчинять своей воле, но заставить повиноваться ему необходимо, иначе он рискует утратить авторитет среди солдат.

— Не забывай: ты всего лишь пленница, — сурово предупредил Дрого, досадуя, что девушка его не понимает. — Теперь у тебя не может быть личной собственности.