Щепка, которую я поднял для того, чтобы прикурить, добралась до самых пальцев, и я почувствовал, как красный огонек зло покусывал кожу. Отбросив ее в сторону, я спросил у пораженного Николая:

– Видал?

Тот понемногу приходил в себя, лицо пообмякло, на губах застыла неловкая улыбка. Одно дело общаться с медведем в цирке, когда у него завязана пасть и вырваны клыки, и совсем иное – смотреть на хозяина тайги с расстояния в несколько метров, прекрасно осознавая, что, если он захочет напасть, нет ни единого шанса, чтобы противостоять этому гиганту.

– А то! Чудеса, да и только!

– Такого в цирке не увидишь. Вот это и есть настоящий медведь! Как говорится, почувствуй разницу… Хорошо, я отдам тебе медвежат.

– Ну, спасибо, ну, уважил! – расчувствовался Николай.

– Только у меня к тебе будет одно условие.

– Какое? – насторожился приятель.

– Не поднимай на них плетку, они этого не забудут и не простят. Это ведь медведи! Тебе даже, может, покажется, что они позабыли про свою обиду, но медведи напомнят тебе о ней в тот самый момент, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

– Я понял… Обещаю.

– Пойдем спать. Завтра непростой день, нужно будет подготовить медвежат к переезду. Надеюсь, у тебя все для этого готово.

Николай широко заулыбался:

– Знаешь, а я как чувствовал, что ты мне не откажешь. Приехал даже на специально оборудованной машине. Так что не беспокойся, им будет неплохо во время переезда.

Уже проходя в избу, я остановился у вольера и невольно задержал взгляд на Антошке, облизывающем черную морду Машки. Расставаться с ними будет тяжело.

– Пойдем в дом, уже похолодало, здесь ведь тайга. А как ты их повезешь? Не станешь ведь уговаривать загрузиться.

– Не стану, – хмыкнув, подтвердил Николай. – Да ты не переживай, у нас все отработано. Отключим их на пару часов, а потом занесем в машину, они даже не успеют что-то сообразить. Просто будут лежать с открытыми глазами и в небо смотреть. Для такого случая у нас и ружьишко специальное приготовлено.

– Хорошо, поступай как знаешь.

– Так, значит, завтра утром?

– Договорились.

– А теперь давай по стопке водки… Иначе не усну, все об этом шальном медведе думаю.

* * *

Целую ночь мне не спалось. То, что рано или поздно должно было произойти, отчего-то виделось мне предательством по отношению к животным, ведь медвежата успели ко мне не на шутку привязаться. Однако я так же отчетливо понимал, что другого выхода просто не существует. Даже медведица отталкивает от себя подросшего и вошедшего в силу пестуна, понимая, что он становится реальной угрозой вновь народившемуся потомству, а что говорить обо мне, обыкновенном человеке, не имевшем ни материнского влияния, ни той силы, что может защитить медвежат.

Медвежата растут быстро, не успеваешь оглянуться, как мохнатый комочек превращается в могучего, не знающего жалости зверя, и на прежнего воспитателя они будут взирать лишь как на гастрономический деликатес. Так что рано или поздно их пришлось бы отдать, так почему бы это не сделать в наиболее благоприятное время.

Проворочавшись всю ночь, я даже не заметил, как наступило утро. Медвежата спали, сгрудившись в мохнатый ком под навесом. Бодрствовал лишь Антошка, неторопливо и по-хозяйски расхаживая по вольеру. Заметив меня, приблизился, стал ластиться, выпрашивать сахар. Мне даже показалось, что его короткий хвост слегка зашевелился в проявлении радости, как это бывает у собак при встрече с хозяином.

Потрепав его за холку и скормив весь запас сахара, что у меня был при себе, произнес:

– Скоро нам расставаться, Антошка, уверен, что так тебе будет лучше. Хотя… извини! По-другому не могу.

Мне и прежде приходилось держать подле себя брошенных медведей, правда, не в таком большом количестве, чем нынче, чаще всего одного или двоих. Но ни к одному из них я не был так привязан, как к Антошке. Медведь – зверь умный, значительно превосходит по интеллекту своих собратьев по тайге, иногда мне казалось, что ему не хватает самой малости, чтобы заговорить по-человечески.

Антошка внимательно прислушивался к моим словам, после чего отошел огорченный.

Со стороны просеки послышался нарастающий гул двигателя: он то усиливался, подхваченный порывами ветра, а то вдруг затихал, как бы звучал издалека, когда дорога совершала петлю и отгораживалась стеной леса. Вдруг шум перерос в однотонный гул – это вездеход преодолевал промоину, в которой нередко застревали самые надежные автомобили. Я без конца заваливал промоину ветками и камнями, но она безжалостно утаскивала подношения куда-то в глубину земной коры, оставляя наезженную размытую колею залитою темно-коричневой водой. Гул усиливался, вездеход преодолевал яму на пониженных передачах. И вскоре из-за поворота показалась темно-зеленая кабина высокого грузовика.

Добавив скорости, машина, покачиваясь на колдобинах, как на волнах, выехала на вырубку, остановившись неподалеку от вольера. Медвежата уже проснулись и теперь с опаской принюхивались к незнакомому враждебному запаху отработанной солярки.

– Вот они, мои красавцы, – выпрыгнул на траву Николай, разглядывая встревоженных медвежат. – Так бы я вас всех и расцеловал! Ну, ничего, у меня еще будет для этого возможность. Знаешь, Тимофей, спасибо тебе за царский подарок. Теперь ты для меня самый желанный гость, всегда можешь рассчитывать на контрамарку в цирк. Ха-ха!

– Считай, что я оценил твой юмор, – разлепил я губы в невеселой улыбке. – Ты вот что, главное – корми их хорошо.

– С этим будет все в порядке, даже не сомневайся. А может, что посоветовать хочешь, может, у медведей есть предпочтения какие-нибудь? Все-таки это твои питомцы. Ты их знаешь лучше, чем кто-то другой.

– Ты с ними вот что… Хотя чего это я теперь, они уже твои! Сам знаешь, что с ними нужно делать. Сахару им давай, они сладкое любят!

– Этот твой главный секрет я и без тебя знаю… Тимофей, ты не беспокойся, – успокоил меня Николай. – Что-то ты все нервничаешь, на тебя смотреть даже жалко, как будто бы с родными расстаешься.

– Не обращай внимания, это так… Накатило что-то!

– Ну что, начали! – обратился Николай к помощникам.

Из машины повыпрыгивали двое мужчин. У одного из них было ружье, заряженное мышечными релаксантами.

– Давай того, что рядом, – показал Николай на Барина.

Пестун сильными челюстями разгрызал кабанью кость, бросая недружественные взгляды на подошедших людей. Прозвучал негромкий хлопок. Зверь, вздрогнув, посмотрел в сторону источника шума. Некоторое время он стоял неподвижно, как если бы о чем-то призадумывался или вслушивался в происходящие внутри него изменения, а потом повалился на бок, охладев к истерзанной кости.

Остальные медвежата, почувствовав недоброе, обеспокоенно заревели и жались к Антошке, надеясь отыскать в его лице защиту. Тот, проявляя некоторую тревогу, издал отрывистый рык.