Но дед говорил, и надо было слушать.

В середине рассказа дед вдруг умолк, уронив голову на грудь, а через минуту послышался его мерный, спокойный храп.

У деда была удивительная способность засыпать в любом положении. Сон схватывал его за едой, за работой, во время разговора и реже всего в постели. Я потихоньку поднялся, чтобы улизнуть, но не успел сделать и трех шагов, как дед захлебнулся во сне дымом, тряхнул головой и, обращаясь к тому месту, где я только что сидел, как ни в чем не бывало продолжал прерванный рассказ:

— Так вот, на середине комнаты стоит никем не занятый стол. «Это, наверное, для меня. Кому же, если не мне, потомственному мелику, такое почетное место уготовано?» — подумал мелик Шахназар и направился туда…

Осторожно затворив за собой дверь, я вышел.

И пока я шел по двору, позади, как далекий ручей, журчал спокойный голос деда.

IV

Сумерки сгущались. Летучие мыши бесшумно проносились в меркнувшем небе.

По дороге я завернул к Васаку, чтобы сообщить ему о затее Аво. Васак встретил меня у крыльца своего дома.

— Знаю, — сказал он, не дав мне и рта открыть. — Пойдем скорее, нас давно ждут.

Мы бежали узкой улочкой мимо кривых заборов, облепленных кизяками. В деревне стояла вечерняя суета: лаяли собаки, мычали коровы, перекликались люди.

Где-то звонко били в бубен, и дробный грохот перекатывался над деревней из конца в конец.

— Это у Вартазара, — сказал Васак, — с утра пируют.

На окраине села, возле заброшенной землянки — место сбора нашей голоштанной команды — Васак, засунув в рот два пальца, пронзительно свистнул. Совсем близко раздался ответный посвист.

Заговорщиков мы нашли тут же, за землянкой. Сбившись в кучу, они приглушенно разговаривали. Среди них я сразу отличил Аво — он был в полном своем вооружении: к прежним доспехам прибавился еще маузер, аккуратно вырезанный из толстого дерева. Ничего, что под глазом у него синел здоровый фонарь. Атаманов такой фонарь даже украшает, придает им героический вид.

Рядом с Аво, по-мальчишески подобрав под себя ноги, примостилась Арфик — маленькая девочка со множеством косичек на голове.

Из всех девочек нашего тага только Арфик водилась с нами, участвовала в наших мальчишеских играх. Была она некрасивая, веснушчатая, шустрая, ее быстрые лисьи глазенки при разговоре так и сверкали. Еще одна черта отличала Арфик от всех девочек нашего тага. Где бы она ни была: на улице, дома, в школе, она старательно жевала липучку — кусочек смолы. Вот и сейчас, сидя, как воробьиха, в компании мальчишек, она беспрестанно гоняла липучку от щеки к щеке.

А кто это, что прижался, как мышь, сбоку к Арфик? Сурик? Ну это уже зря. С таким пискуном пуститься в дело? «Тоже мне сообщник», — подумал я.

Тщедушный и трус, Сурик всюду увязывался за нами, на какие бы дерзкие налеты мы ни пускались. Впрочем, не я его привел, не мне за него отвечать.

Кроме нас, нашего тага, в Нгере было еще целых три враждующих атаманства.

Из обручей, выпрошенных у бондаря Карапета, мы ковали себе сабли и мечи. Нашим главным оружейником был Айказ. Надо же было и ему, рыжему плетельщику сит, чем-нибудь отличиться.

Ребята вражеского тага сторонились нас, когда мы были вместе. И били, когда ловили в одиночку. Но мы едины, когда обижают нгерца, кто бы он ни был — богач или бедный, из нашего или соседнего атаманства.

Я сейчас затрудняюсь сказать, из кого состояла наша держава, когда мы были еще малы, кто был ее вожаком, но вижу, вижу, Аво рвется верховодить нами, хотя он младше меня, моложе многих наших ребят. И я не одобряю и не протестую. Жизнь покажет, кому из ребят быть над нами.

Когда мы подошли, Аво даже не взглянул на нас. А как же иначе! Аво — сам Нжде. Не станет же настоящий Нжде кланяться каждому. Нет, вы полюбуйтесь только, как он свирепо сжимает воображаемый серебряный эфес! А фонарь под глазом, полученный невесть где, так и светит под глазом вовсю.

Интересно, этот Нжде, кого играет Аво, тоже с фонарем? Попался бы на глаза, под горячую руку бабушки, этот новоявленный Нжде!

Это я сейчас говорю, под занавес, а тогда… Кто мог перечить Аво? Даже Васак, который по силе и ловкости шел рядом с рыжим Айказом, ни в чем не уступал ему, никого и ничего на свете не боялся, молча признавал атаманскую власть брата.

Мой взгляд снова случайно упал на Сурика. Трус трусом, а такая бесшабашная решимость в его глазах. Нет, как там ни говори, этот пискун родился, чтобы совершать подвиги.

— Может, начнем? — предложил один из заговорщиков.

— Нет, подождем еще, — важно отрезал Аво, — пусть вино совсем замутит им головы.

От нервного возбуждения дрожали колени. В тишине быстро сгущавшегося вечера еще громче звенел бубен.

— Я возьму себе коня пристава, — еле шевеля языком, залепетал Сурен. Он был весь синий от страха, от волнения.

— А кто тебе, размазне, доверит такого скакуна? Он тебя скинет на первом же шагу, — шикнул на него Варужан. — На него сяду я.

Его тоже от нетерпения била мелкая дрожь.

— Не ты и не он, — отрезал совершенно спокойный Айказ. — На нем поскачу я.

Поднялся гвалт. Никто не хотел уступить коня пристава. Когда наконец все лошади были распределены, оказалась обиженной Арфик.

— Ой, нарвемся, ребята! — пророчески изрек все время молчавший Арам, сын каменщика Саркиса, который всегда все знал заранее, почему его и называли Мудрым.

— Закрой свои жернова, Мудрый, не мели зря.

— Волков бояться — овец не пасти, — тихо вскрикнула Арфик, сверкнув своими лисьими глазенками.

Прибежал разведчик.

— Нжде, — обратился он, задыхаясь, к Аво, — прикажи начинать. Там уже целуются.

Аво встал, потрогал боевую саблю, приказал:

— Выходи! Только чтоб тихо у меня. И не трястись, как трясогузки!

*

Дом Вартазара высился в центре села — двухэтажный, каменный, с простреленными петухами на крыше. Эти железные петухи, вырезанные искусной рукой жестянщика, из поколения в поколение служили мишенями для взрослых и детей. В них целились из ружей джигиты, соревнуясь в меткости. Их обстреливал свадебный поезд, останавливаясь, по обычаю, у каждого дома. Мальчишки умудрялись бить по ним из пращей.

И что особенно бросалось в глаза — это высокие белые стены, окружавшие дом. До того белые, что на них, как на доске, можно писать. Такая пропадает стена! На ней свободно можно налепить несколько сот, а может, тысячи кизяков, а она без дела торчит.

Мы обошли весь дом, ища более удобного места для своих наблюдений. Таким местом оказалась задняя