Бабушкина забывчивость меня удивила. Я прекрасно зналсодержимое холодильника и решил напомнить, чем еще можно отблагодарить Тонечку.

— Как нету?! — крикнул я, настежь открываяхолодильную дверцу. — А лосося?! Вон икры еще сколько!

— Идиот, это позапрошлогодние банки! — оборваламеня бабушка. — Что я, по-твоему, могу дать Тонечке несвежее?!

— До свидания, Нина Антоновна! Саша, досвидания… — заторопилась Тоня и, отяготив карман халата жестяным дискомшпротов, покинула квартиру.

— Нет, я думала, большего болвана, чем твой дедушка, вприроде не существует, но ты и его перещеголял, — сказала бабушка, закрывза Тоней дверь. — Кто тебя потянул за одно место? Лосося… Сейчас такоголосося дам, что забудешь, кто ты есть! Это лосось для Галины Сергевны, а икрапрофессору. Одевайся, кретин, пора к гомеопату ехать. Пока на метро доберемся,он нас и ждать перестанет. Чтоб эта машина развалилась под твоим дедушкой, какжизнь развалилась моя. Одевайся…

Дедушка с Лешей сидели на берегу водохранилища и ловилирыбу. Леша следил за колокольчиком заброшенного далеко в воду спиннинга ивполуха слушал сидевшего около него с удочкой дедушку.

— Тяжело, Леш, сил больше нет, — жаловался дедушка,поглядывая на тонкий гусиный поплавок. — Раза три уже думал в гаражезапереться. Пустить мотор, и ну его все… Только и удерживало, что оставить еене на кого. Она меня клянет, что я по концертам езжу, на рыбалку, а мнедеваться некуда. В комиссию бытовую вперся, в профсоюз — только бы из домауходить. Завтра вот путевки распределять буду — уже хорошо, пройдет день. Наконцерты эти и не ходит никто, а я езжу. То в Ростов, то в Могилев, то в НовыйОскол. Думаешь, большая радость? Но хоть гостиница, покой, прием иногда хорошийустроят. А дома несколько дней проведу, чувствую — сердце останавливается.Заедает насмерть. То Дездемона, то Анна Каренина. Зачем ты меня увез из Киева,зачем ты меня отправил в эвакуацию, зачем ты меня положил в психушку?..

— В психушку?

— Она ж больная психически, Леш. Тридцать лет назад унее мания преследования была. Рассказала на кухне какой-то анекдот про царя, ачерез несколько дней пришли топтуны, забрали из соседней квартиры ФедькуЗильбермана, врача, и о ней спросили: «Кто такая, почему такая молодая, нигдене работает?» Объяснили: мол, с ребенком сидит. А с ней паника: «Меня посадят,меня заберут…» Побежала к Верке, соседке, а та подбросила: «Конечно, посадят!Этого за анекдот взяли, того посадили!» Что с ней творилось, Леш! Шубу новую яиз Югославии ей привез — в клочки изрезала. Духов флакон «Шанели» — разбила.Говорит, придут с обыском, найдут, скажут — связь с заграницей. В троллейбусекто-то взглянет — она выбегает, ловит такси. Дочь под одеяло прятала, шептала:«Доченька, меня посадят, будь умницей, слушайся папу». Мне посоветовали ее вбольницу положить, я положил. Так ее до волдырей искололи, еще хуже стало. Стех пор никакого житья. Мне советуют ее сейчас в клинику положить хотя бы намесяц. Все-таки время другое, можно и с врачами договориться, и навещать. Но немогу я! Она меня за тот раз тридцать лет клянет, предателем называет — как я ееопять положу? Да и Сашей кто заниматься будет? Болеет парень все время,благодаря ей только и тянет.

— А мать что же?

— Мать! Прокляла ее бабка, и правильно! Он жил с ней дочетырех лет. Бабка к ним на квартиру почти каждый день ходила, помогала.Пеленки стирала, готовила. Весь дом на ней был. Потом Оля с мужем развелась,Саше тогда три года было, я стал предлагать: «Оль, иди к нам с ребенком. Бабкав Саше души не чает, будем жить все вместе. Квартиру твою сдадим, всем легчебудет». «Нет, — говорит, — не хочу быть от вас зависимой, не могужить с матерью». Я нажимаю, говорю: «Больной парень у тебя — тяжело будет.Переезжай к нам». Согласилась было, и тут карлик этот на нашу голову свалился…

— Карлик?

— Ну, не карлик, но вот такого роста, Леш! —Дедушка поднял руку на метр от земли. — Художник, черт бы его побрал!Нищий, пьющий — и знаешь откуда? Из Сочи!

— Любовь зла, — засмеялся Леша.

— Меня чуть второй инфаркт не хватил! Говорит, онталантливый, но это же дурой надо быть, чтобы не понимать, что ему пропискамосковская нужна! Что в Москве талантливых алкоголиков мало? Но веришь, Леш,все бы простил — пусть карлик, пусть пьет, пусть прописку хочет. Расхлебывайсама, если дура! Но что ребенка из-за него предала — ни ему никогда не прощу,ни ей. Повезла Сашу в Сочи знакомить с ним, привезла назад с воспалениемлегких, бросила на нас и в тот же день опять туда уехала. Карлик там не то тожезаболел, не то запил.

— Да-а… — осуждающе протянул Леша, подматываякатушку спиннинга.

— Мы с бабкой и решили после этого Сашу не отдавать.Нельзя такой матери ребенка иметь! Она вернулась, мы ей так и сказали. А она,сволочь, что сделала — дождалась, когда он поправился, подкараулила его водворе и увела. Он дурачок, пошел, конечно, мама все-таки, не понимает, чтодаром этой маме не нужен. Бабка по двору бегала, криком кричала. Такой ужасбыл… Лифтерши сказали, она его в цирк повела. Я на машину и туда с бабкой. Икак раз они в антракте выходят. Он задыхается, лицо распухло, слезы из глаз. Унего же аллергия, а в цирке животные. Бабка увидела, чуть в обморок не упала. Яего в машину посадил и увез. Пятый год с тех пор с нами живет. А эта скарликом. Он два года назад к ней переехал.

Леша присвистнул.

— А ребенка так и забыла?

— Плакала сначала, просила отдать. Карлик этот тожевмешивался. Письмо мне написал! Вы не имеете права… Вы заставляете ребенкапредавать свою мать… Он мне права указывать будет, алкаш чертов! Потом как-тоутряслось все. Сейчас она приходит иногда, каждый раз скандалит с бабкой,доводит ее до истерики. Говорит, мы у нее ребенка украли. Дура! Он загнулся быу нее. Им заниматься надо с утра до ночи, врачам его показывать, а у нее вголове только хер этот да его художества. Всю квартиру «творчеством» своимзагромоздил, а квартира, между прочим, мной построена — и для дочери, а не емупод мастерскую. И знаешь какую наглость имел?! Сашу перед школой хотелиотдыхать отправить, так он предложил: «У меня дом в Сочи свободен, можете тудана лето поехать». Сам влез в мою квартиру и говорит, что его дом свободен! Нугде это видано?!

— А что? — удивился Леша дедушкиному негодованию,отрезая себе хлеб для бутерброда. — Взяли бы да поехали.