— Какой подлец, а… — приговаривала бабушка,принимаясь выскребать букву «з», но почему-то в слове «паровоз». — Из-подпалки учишься.

— Ты не там выскребаешь, — сказал я.

— Я тебя сейчас выскребу! — крикнула бабушка ипомахала бритвой у меня под носом. — Забил мозг, конечно, не тамвыскребаю!

Она выскребла там, где надо, я исправил ошибку, и бабушкастала проверять дальше.

— «На дравнях выбирает путь!» Вот ведь кретин! Второйгод на бритвах учишься. Чтоб тебе все эти бритвы в горло всадили! На, пиши,исправила. Еще раз ошибешься, я из тебя «дравни» сделаю. — И бабушка сновасунула мне под нос тетрадь.

Я стал писать дальше. Бабушка легла на кровать и взяла«Науку и жизнь». Изредка она поглядывала на меня, стараясь понять, не пора лией снова брать бритву и делать из меня «дравни».

Я писал, с тоской глядя на длинный столбец предложений, ивспоминал, как пару дней назад написал, что «хороша дорога примая». Бабушкавыскребла ошибочную «и», я вписал в пустое место букву «е», но оказалось, что«премая дорога» тоже не годится. Желая, чтоб дорога мне была одна — в могилу,бабушка принялась скрести на том же месте, проскребла лист насквозь и заставиламеня переписывать всю тетрадь заново. Хорошо еще, я недавно ее начал.

Тут я поймал себя на том, что в предложении про солнцевывожу один и тот же слог второй раз. Получилось, что солнце восходит, освещаявсе «румяняняной» зарей. Увидев содеянное, я съежился за партой, затравленноглянул на бабушку и встретился с ее пристальным взглядом. Поняв, что оназаподозрила неладное, я решил спасаться бегством, встал и со словами: «Ну нет,я так больше не могу заниматься» — пошел из комнаты.

— Что, ошибку сделал? — спросила бабушка, грознооткладывая в сторону «Науку и жизнь».

— Да, посмотри там… — ответил я не оборачиваясь.Чтобы не быть зажатым в угол, мне нужно было скорее добраться до дедушкинойкомнаты, где в центре стоял большой стол. Бегая вокруг него, я мог держатьбабушку на расстоянии.

— «Румяняняной»! Сволочь! — послышалось у меня заспиной, но я уже достиг стола и приготовился.

Когда бабушка появилась на пороге дедушкиной комнаты, я былкак спринтер на старте.

— Бля-я-дю-ю-га-а! — раздалось вместо стартовоговыстрела.

Бабушка рванулась ко мне. Я от нее. Карусель вокруг столаначалась. Мимо меня неслись буфет, сервант, диван, телевизор, дверь, и сновабуфет, и снова сервант, а сзади слышалось зловещее дыхание бабушки и угрозы вмой адрес.

— Иди сюда, сволочь! — грозила она. — Иди,хуже будет. Иди, или я тебя бритвой на куски порежу… Иди сюда, не будь трусом.Стой, я тебе ничего не сделаю. Стой. Иди сюда, Сашуня, я тебе дам шоколадку.Знаешь, какую? Вот такую…

Какую именно, я не видел, потому что бежал не оборачиваясь.

— Иди сюда, я тебе куплю вагончиков к железной дороге,а не пойдешь, куплю и разломаю на твоей голове. Иди сюда.

Внезапно бабушка остановилась. Я остановился напротив. Насразделял стол.

— Иди сюда по-хорошему.

Я замотал головой.

— Иди сюда, я посмотрю, не вспотел ли ты.

— Не пойду.

Бабушка сделала ко мне шаг вдоль стола. Я сделал шаг от нее.

Вдруг лицо бабушки стало хитрым. Она навалилась на стол, ия, не успев ничего предпринять, оказался прижатым к балконной двери. Спасенияне было. Я заверещал, как пойманный в капкан песец. Бабушка схватила меня иторжествующе поволокла назад к парте.

— Румяняняной зарей… — приговаривала она. —Чтоб ты уже никакой зари не увидел!

Бабушка села за парту, взяла бритву и протянула:

— Га-ад. Так издеваться! Так кровь из человека пить!Матери твоей сколько талдычила: «Учись, будь независимой», сколько тебе талдычу— все впустую… Такой же будешь, как она. Таким же дерьмом зависимым. Ты будешьучиться, ненавистный подлец, ты будешь учиться, будешь учиться?!!! —закричала вдруг бабушка во весь голос и, отбросив в сторону бритву, схватиланожницы, которыми я вырезал заданную на уроке труда аппликацию.

— Ты будешь заниматься?! — кричала бабушка, втыкаяна каждое слово ножницы в парту. — Заниматься будешь?! Учиться будешь?!!!

Ножницы оставляли на парте глубокие рваные выемки.

— Учиться будешь?! Заниматься будешь?!

Я дрожал, стоя возле бабушки, и не смел не только убежать,но даже отвести от нее взгляд.

— Будешь заниматься?! Будешь учиться?! А-а!.. А-ах…а-агх-аха-ха!.. А-а! — зарыдала вдруг бабушка и, выронив ножницы,схватилась руками за лицо. — А-ах… а-а-а! — кричала она и, продолжаякричать, начала корябать лицо ногтями.

Показалась кровь. Я словно прирос к полу и не знал, чтоделать. Меня охватил ужас. Я думал, что бабушка сошла с ума.

— Ах-ах-а-аа! — корябала лицо бабушка. —А-ах! — вскрикнула она как-то особенно пронзительно, ударилась головой опарту и начала сползать со стула.

— Бабонька, что с тобой?! — закричал я.

— Ах… — тихо и невнятно простонала бабушка.

— Баба, что ты… Что с тобой?! Чем тебе помочь?

— Уйди… мальчик… — с трудом проговорила бабушка,делая ударение на последнем слове.

— Баба, что делать? Тебе нужно какое-нибудь лекарство…Баба!

— Уйди, мальчик, я не знаю тебя… Я не бабушка, у менянет внука.

— Баба, да это же я! Я, Саша!

— Мальчик, я… не знаю тебя, — приподнимаясь налокте и всматриваясь в мое лицо, сказала бабушка. Потом, убедившись, видимо,что я действительно незнаком ей, она снова откинулась назад, запрокинула головуи захрипела.

— Баба, что делать?! Вызвать врача?

— Не надо врача… мальчик… Вызывай его себе…

Я склонился над бабушкой. Она посмотрела вверх словно сквозьменя и сказала:

— Белый потолок… Белый, белый…

— Баба! Бабонька! Ты что, совсем меня не видишь?Очнись! Что с тобой?!!