Что теперь?

Сюда приходят такие же дети. Приходят и отдают свои жизни сущностям – непонятно во имя чего.

Хруст.

Им надоело молчать. Они пришли за мной.

Я осматриваюсь: Эллы нигде не видно. Тварей тоже – прячутся. Готовятся к нападению.

– Шейра! – раздается за спиной до дрожи знакомый голос. Я рада, я безумно рада его слышать.

Я оборачиваюсь и молю небеса, чтобы волосы сестренки не оказались седыми. Чтобы ее море плескалось, а не спало подо льдом.

Вот ты где, Элла. Моя родная Элла.

– Зачем? – слетает с моих губ. Я едва сдерживаю слезы. – Вот… – Испуганная до чертиков, я забыла маску сестры дома, поэтому делюсь своей. – Тебе нужнее.

Но Элла не спешит становиться безликой.

Мне неуютно, будто с меня сняли одежду, а затем привязали к столбу на центральной улице.

– Успокойся, – качает головой Элла. – Игра не окончена.

Границы моего терпения постепенно стираются.

– Что не так?

– Игра заключается в том, чтобы добраться до арены и не обнулиться. Я последняя.

– Тогда где остальные?

– Вот.

Из-за стен появляются десятки седых подростков с белыми зрачками и гематомами. Маленькие, худые, но больше не добрые и не наивные. Больше не дети.

Мне хочется кричать, срывать голос, чтобы добраться до их сердец. Я уверена: чувства тех, чьи волосы больше не будут ни русыми, ни черными, еще теплятся в этих телах.

И, возможно, они позволят нам уйти. Совершат последний добрый поступок, прежде чем перемолоть себя в мясорубке голода.

– Пожалуйста… – шепчу я.

В городе, на улицах, дежурят Утешители. Появляется сущность – ее увозят в третий блок. Туда, где она никого не «съест». Только это бессмысленно. Обнуленные все равно сбегают.

Но кому нужна стройка? Люди в здравом уме сюда не суются. Кроме тех, для кого адреналин дороже жизни. Кроме тех, кто готов заплатить кармой за проигрыш в Игре.

На фонарном столбе, у арены, краснеет кнопка. Она подает сигнал Утешителям.

Если не нажму – они приедут через неделю.

Нас с Эллой найдут в понедельник, как раз тогда, когда мы, новые монстры, уже сойдем с ума от голода и забудем, что такое жалость.

Я плавно приближаюсь к столбу. Сущности следят за каждым моим движением.

– Надень маску, – умоляю я сестру и замираю от ужаса.

Элла отдает ее бывшим друзьям, а сама растет, худеет, бледнеет. Лицо теряет форму лишь на миг, затем – становится овальным. Чужим.

Волосы седеют. Зрачки покрываются белым налетом.

Передо мной не моя сестра. Я отдала биомаску сущности и добровольно согласилась обнулиться.

Дура.

Я знаю, как эти твари умеют обезоруживать. Как притворяются, копируют голос и внешность. И все равно попалась.

– Шейра, я здесь! – Ко мне бежит еще одна Элла.

Настоящая ли? Истерические всхлипы, трясущиеся пальцы, шрам на мизинце – в пять лет ей на руку упала железная игрушка-птичка… Она. Она!

Сущности скалятся. Ликуют. У них две жертвы. Первые жертвы, у которых они украдут здоровье.

Сестра жмется ко мне. Я прикрываю ее собой. Пара шагов до столба – и мы спасены. Утешители приедут быстро, вот только дождемся ли мы?

Над стройкой тянется едва заметная дорога. Одна. Странно не видеть паутины маршрутов.

– Давай я их отвлеку, – предлагает Элла.

– Не высовывайся.

– Это я виновата. – Голос дрожит. Она плачет.

– Не спорю, – мрачно хмыкаю я. – Приготовься.

Я нажимаю на кнопку. Арена тонет в тишине. Внезапно «недети» кидаются на Эллу. Я не успеваю ее защитить. Сущности выстраиваются в полукруг и шипят. Девчонка, одурачившая меня, подбегает к моей сестре. Из глаз этой твари к глазам Эллы тянутся нити.

Она ее ест.

Ко мне ковыляют две сущности.

Я вспоминаю об электрошокере – он слабый, но этого достаточно, чтобы их отпугнуть, – и хватаю за кисть девочку лет одиннадцати. Раз за разом умираю, причиняя боль ребенку. У сущностей от малейшего удара током на теле возникают гематомы, но у меня нет выбора.

Первая девочка испуганно отпрыгивает. Затем вторая. Спазмы в желудке не дают мне покоя – ужин просится на свободу. Я со всех ног несусь к маске. Сущности бросили ее неподалеку от арены. Успею.

Десять шагов в секунду. Вот, что мне нужно!

Я прыгаю и растягиваюсь на земле. За мной идут. Захлебываясь в песке и пыли, я продолжаю ползти к маске.

Пальцы касаются шершавого мягкого материала. Я отчаянно сжимаю наше спасение и поднимаюсь. Я вновь безлика. Вновь в одежде. И больше не боюсь маленьких монстров.

Элла не кричит. Ниточки с каждым мгновением тоньше, а ее лицо – бледнее. Сестра не шевелится – не может. Когда из тебя выкачивают столько кармы, мышцы становятся деревянными.

– Отпустите ее! – визжу я и бросаюсь к Элле.

На тросе появляется черная кабина. Крепление удлиняется и опускает ее к нам.

Я рада. Счастлива.

И мчусь к Элле, но кто-то бьет меня по голове. Я падаю. Хватаюсь за края реальности, только бы не выпустить из виду сестру. Сейчас я ничем не смогу ей помочь, но должна видеть. Я не потеряю сознание и не брошу ее одну наедине с этими тварями.

Утешителям остается совсем чуть-чуть, когда локоны Эллы начинают седеть – волосок за волоском, быстро, нестерпимо быстро.

Я воплю, надрываюсь, но ползу к ней.

А она как ни в чем не бывало смотрит на сущность, нагло выкачивающую из нее последние капли жизни. Методично и беспощадно. Для седой девчонки это – способ утолить голод на пару часов, а для моей сестры – конечная станция под названием «необратимость».

– Элла! – Я цепляюсь за ее лодыжку. Встать не получается. Мир танцует, а я не попадаю в ритм. – Пожалуйста, опомнись! Умоляю!

Элла ничего не замечает. В ней бурлит сомнение, но кокон слишком плотен, чтобы она смогла пробить его и разорвать связь между собой и сущностью. У моей любимой сестренки – седые локоны.

Они тебе не идут, Элла.

Из кабины выпрыгивают две безликие женщины в светлых костюмах – рубашках и брюках. Они безупречны. Идеальны. Одинаковы. Стройные фигуры, длинные ноги, сильные мышцы.

Движения Утешительниц резки и четки. Без лишней суеты они оглушают сущностей. По очереди, одну за другой, словно щелкают орехи, без жалости и сожаления. Они понимают, что перед ними не дети, и работают.

Маленьких монстров ждут палаты в третьем блоке. Им там даже понравится.