Кто не купит, тот дурак,

Их не любят на Руси.

23 12 2018 г.

На передний план выходят Пантелеевич, Прохор, Василина. Что-то живо обсуждают в веселой непринужденной манере. На лицах улыбки, нет намека на тревогу или панику. Все идет чередом, определенным вековыми устоями бродячей скоморошьей жизни, в которой, при всей своей хаотичности, есть некое постоянство. Кажется, эти яркие люди привыкли ко всем лишениям, и принимают их за благо.

П. [весело соглашаясь с Пантелеевичем] Да, дело говоришь, Пантелеич, жизнь — штука бодрая и веселая, и лучше уж мы будем смеяться над ней, чем она над нами.

В. [поправляя Прохора] Не над ней, а в ней.

П. [недоумевая] А какая разница?

Па. [по-стариковски мудро и объяснительно] Вот гляди в чем корень. Чтоб смеяться над чем-то, надобно знать, что точно выше того, над чем ты хохочешь. Ты выше жизни?

П. Н-н-нет. [почесав затылок, чуть протяжно, в раздумьях] Разве можно быть выше того, чем живешь?

В. Вот то-то и оно. Человек не выше жизни, и смеяться над ней никак не может.

П. Понял. [найдясь, с улыбкой] Но вы гораздо выше церковных и посадских.

В. [немного повысив тон] Да чего же ты нас все повысить-то хочешь? [успокоившись, после выдоха, философски] Все мы люди одинаковы. Души наши одного роста. Есть в них доброе и худое.

Па. [продолжив мысль Василины] Смеемся мы не над людом, упаси Боже, а над пороками его. Смех делает нас чище. Живем мы по правде, потому, что у нас, кроме воли да дороги нет ни рожна.

На площади появляется полчище ратников в полной боевой экипировке с оружием.

П. Вот они пришли от того, кто точно мнит себя выше всех.

Па. Что ж, пойдем поговорим. [чуть обреченно] В последний раз может.

П. [решительно, быстро, в желании помочь] Пантелеич, я знаю их породу, сам из них. Дай я пройму. Пора и мне сказать слово.

Пантелеевич одобрительно кивнул головой и похлопал Прохора по плечу.

Перед скоморохами вырастает шеренга бравых бойцов-молодцов, которые вооружены палицами, мечами, у многих в руках факела. На встречу им выходят скоморохи, они по большей части безоружны, лишь у немногих самодельные дубины, ножи, что продавались у кузнецов, цепы для обмола зерна. Скоморохов значительно меньше — соотношение сил — один к четырем, примерно, но они выходят очень решительные, готовые дать последний бой, пусть и ценой собственной смерти, но заступиться, наконец, за своих близких людей, права, ценности своей гордой бродячей жизни. Бок о бок встал весь балаган — женщины, дети, старики. В глазах даже не злоба, нет, скорее это — ярость. Вся большая и единая ярость за все притеснения и гонения, что претерпело целое огромное сословие людей совершенно русских, не врагов, невинно гонимых духовными и светскими властями, но горячо любимыми и почитаемыми простым народом. И сейчас, восставшие в последний и решительный момент, все как один смотрят на ратников, от их яростных взглядов заметно поробели бравые вояки с противоположенной стороны.

П. [неожиданно выйдя из толпы на полосу, разделяющую стороны. По ратникам прошла легкая оторопь] Ну чего, верные други мои — ратники, оторопели-то так? Вы, небось, землицей меня уж присыпали? Одежку с обувкой растащили по своим углам? Место казарменное отдали орлу молодому? а только вот незадача — жив я остался. [подойдя к Василине, приобнимая] Этой маленькой больной скоморошечке я жизнью должен. Полмесяца она не отходила от моей постели, вытаскивала за шкирку с того света. За уши тянула. Поила с ложечки. Ворочила меня — быка полумертвого с боку на бок, чтоб не залежался. Я как полено с глазами лежал, пальцем дернуть не мог. Она вылечила, всеми правдами, не правдами, но смогла. [обратно развернувшись к ратникам] А знаете, что ей помогло в том? [после паузы, взглянув каждому из ратников прямо в глаза] Вера.

Кто-то из толпы дружинников. Да какая там вера, они же нехристи.

П. [быстро подбежав к этому дружиннику, с взглядом, готовым убить на месте.] Нехристи, говоришь? [сунув обидчику под дых, не сильно, но ощутимо, бедолагу аж согнуло] А ну пойдем, посмотрим. [взяв его за шкирку, подведя к Василине] Это она нехристь? [тот только кивнул, боясь сказать вслух, ему же почти рыком] Она нехристь??? [с извинительным, нежным взглядом, очень бережно введя ладонь ей за пазуху, достав ее крестик] Ты видишь??? [так же бережно сняв крест, жестко трясет им перед носом у вояки] Ты крест видишь??? [отвесив ему знатного леща, отпускает того, ко всем ратникам, подняв крест над головой] Вот крест ее, как вера в единого Бога на земле и в небесах. И в сына Его — Иисуса, что страдал на этом кресте. За каждого из нас терпел муки, и за вас, и за этих достойнейших православных христиан. Крест есть у всех скоморохов. [скоморохи потихоньку достают кресты] Он не легче ваших крестов. Попы их бьют, князья их бьют, посадники, бойцы дружин, их бьют все. Как Христа на Голгофе били все, презренно мнив, что их вера сильнее христовой. Как же они все ошибались….

Кто-то из толпы ратников. По спокойному тону и виду заметно, что человек не глупый, при чине и должности. Правда твоя, Проша, вера-то одна, но только что она нам ваша вера-то? С ней ведь к князю-то не пойдешь, а за ослух слова его нам головы в кустах ракитовых искать. Сам же знаешь. У нас приказ, разогнать балаган ваш шутовской к едрени-фени, чтоб и дух ваш больше на земле нашей в помине не явился. То бишь, убить вас всех. И что прикажешь нам делать, коли такая завитулина выходит?

П. [разумно и спокойно] Отчего же не пойдем? Мы с Пантелеичем запросто пойдем, растолкуем князю что к чему и по чем. Права, Пантелеич?

Па. [мудро] Побалакать с умным человеком я завсегда рад. А прибить дело в общим не хитрое, хлоп, и нет никого, будто так оно и было. Но, посуди, атаман. Нас-то вы, спору нет, перебьете, у вас и жилы крепче, и животы набиты, и мечи кованы из булата крепкого да ладного. Но нам — шутам что терять, у нас окромя жизни да воли и нет ни шиша. Тебе ли, атаман, не знать, как опасен зверь загнанный. Так что, не ровен час, а заберем мы с собой к праотцам твоих бойцов-молодцев. Оно пусть и не всех, но не одного. Мы хоть и с вилами да ухватами, но драться умеем,