дважды возвращались на то же самое место. Я не знал, что делать, о чем говорить… И тут вдруг почувствовал за пазухой какую-то тяжесть и вспомнил про журнал.

— Вот, возьми, — сказал я.

— Спасибо, — прошептала Мая.

— Это я назло Сашке тебе дал.

Мая удивленно посмотрела на меня.

— А так разве не дал бы?

Мне пришлось промолчать, и Майка сама за меня ответила:

— Дал бы, конечно. Что ж тут такого! — И вдруг спохватилась: — Ой, я совсем забыла!

— Тише! — прошипел я.

Майка рылась в кармане юбки и громко продолжала:

— Твое письмо ведь у меня! Я его у дежурной взяла, чтобы тебе передать.

Я хотел поблагодарить, но почему-то вдруг сказал:

— Ну, знаешь, свои письма я сам могу получать! — и выхватил конверт.

И я вспомнил, как Майка в столовой что-то писала мне в воздухе.

— Почему сразу не отдала?

— Я хотела… — пролепетала Майка.

— Хотела, хотела! — передразнил я и спрятал конверт в карман.

Мая опустила голову и отошла. Я совсем не думал ее обидеть. Мне стало стыдно, и я буркнул:

— Извини!

— Я на тебя вовсе не сержусь. Ни капельки!

Мне хотелось сказать ей что-нибудь очень хорошее, веселое или хотя бы повторить сто раз спасибо, но язык мой улегся во рту, прилип к зубам и ни с места. Так мы стояли и молчали. Вдруг Мая подняла голову и, глубоко вздохнув, сказала:

— Посмотри, как красиво!

Я тоже задрал голову вверх. Мне показалось, что звезды упали и повисли на соснах. На каждой ветке по звезде. И еще я видел, как быстро и бесшумно проносятся облака по небу, точно огромные белые птицы. Потом там появились мы с Майкой и начали прыгать с тучки на тучку и кричать, а из-за луны откликалось далекое эхо. Звезды на соснах еще ярче начали лучиться и подмигивать мне, и я сказал:

— Красиво!

Послышались шаги.

— Митя, это Валерий! — шепнула Майка и моментально исчезла.

Валерий остановился неподалеку, потом заметил меня и подошел. Он не сказал ни слова и даже не удивился, что увидел меня здесь. Вид у него был огорченный. Я подумал, что, наверное, его снова распекли при всех у костра. Недаром же он не принимал участия в веселье. Я не знал, как его утешить. Я подошел к Валерию, тронул его за руку и сказал:

— Смотрите, Валерий, звезды на соснах!

Захар и Зинка мутят воду

Когда наша палатка открыта и смотришь прямо, то из-за деревьев видна опушка леса, а за ней поле до самого горизонта. Если очень рано просыпаешься — наблюдаешь восход солнца. Небо еще темно-синее, а вдали тонкая светлая полоска. Она дрожит и ярко-ярко золотится. Кажется, что небо щурится от сильного света. Потом полоска становится шире, а снизу, из-за земли, прорываются солнечные стрелы и ложатся на синюю кромку неба. Они, как ресницы огромного века, чуть-чуть шевелятся. Потом выкатывается медно-красный зрачок — солнце. Земля открывает свой глаз и начинает новый день.

Наверное, это я ночью забыл закрыть палатку. Я не помню, как заснул. Все, что произошло вечером, мне кажется сном. Говорят, что сны продолжаются секунды, а события, которые в них происходят, могут длиться часами и даже днями. Мне, наверное, всю ночь подряд снились сны: уж очень много было в них всяких событий. Вот еще что странно: в каждом сне я видел Маю, но как ни силился разглядеть ее лицо, не мог. А вот голос слышал отчетливо. То мне снилось, что Мая тонет, а я ее спасаю; то по водосточной трубе лезу в горящий дом, чтобы вытащить ее оттуда… Потом не то мы ходили в поход, не то ехали в город, и Мая пыталась мне передать что-то очень важное. Но между нами все время вертелся Женька Быков. Что именно она должна была мне передать? Я лежу, пытаюсь догадаться и тут вспоминаю о письме.

Письмо лежит под подушкой. Я достаю конверт и сразу узнаю мамин почерк. Странно. Мама всегда в лагерь присылала открытки, а тут вдруг письмо. Впрочем, что здесь такого? Просто я стал старше, и, наверное, поэтому полагается писать письма. Я вскрываю конверт и читаю. В письме ничего особенного нет, но я чувствую, как по спине начинают ползать мурашки, как будто кто-то проводит по ней холодной рукой. Мама спрашивает обычные вещи: как идут дела, хорошо ли веду себя и все ли ем. Но буквально через каждую строчку сообщает, что дома все в порядке и ничто не должно меня беспокоить. И как раз это тревожит меня больше всего…

Ладно, сегодня же напишу письмо и попрошу сказать, что все это значит. Я уже взрослый, от меня нечего скрывать! Напишу отцу. Он ведь давно считает меня взрослым.

Я хочу еще раз перечитать письмо, но замечаю, как из-под одеяла подглядывает Женька Быков. Он ехидно улыбается и подмигивает. Я припоминаю вчерашний вечер: встречу с Маей и то, как она передала мне письмо. Неужели он подглядывал?! Ну и свинья!.. Мне так и хочется встать и дать ему кулаком по роже. Но я этого не делаю. Наоборот, демонстративно начинаю читать письмо и даже слегка отворачиваюсь…

Рассвет был такой чистый, прозрачный, а сейчас небо затянули серые тучи. Они тонкие, непрочные, и солнце то там, то здесь прожигает их лучами, но прорваться не может. И у меня настроение точно такое же: внутри горит что-то яркое, а поверх какая-то серая пелена.

Мая в столовой смотрит на меня долго и вопросительно. Я замечаю, что рядом с Маей сидит Зинка Дорохова. Раньше она сидела за другим столом, а теперь поменялась местами с Олей Мацейко. А зря! Лучше бы оставалась на своем месте. Я думаю, что и Мае это было бы приятнее. Оля, правда, тихоня, всегда в стороне держится, но уж если что-нибудь говорит или предлагает, то обязательно дельное. Недаром Мая с ней часто советуется и книжками меняется… Я нахожу глазами Олю и смотрю на нее. За ее столом уже все позавтракали, и она не спеша собирает посуду. А Зинка все еще ест. Она что-то болтает. И чего она прилипла к Майке? Когда они идут вдвоем и встречают меня, Зинка опускает глаза и загадочно улыбается. У Зинки на голове полно всяких бантиков,