на него, а кое-кто побежал проверить, правда ли это. Пошел и я. Только подошли к сосне, а навстречу начальник лагеря и старшая вожатая. Они бы, может, и не заметили Валерия, так Захар ехидно зашипел:

— Тише, нашего вожатого разбудите!

— Что тут у вас происходит? — спросила Нина Васильевна.

— Начальство спит, а мы охраняем!

— Замолчи, Захар, — сказал я и объяснил: — Мы совещались насчет звеньевых, а он заснул… Устал, наверно.

— Может быть, он нездоров? — засуетилась старшая. — Валерий! Валерий! — затормошила она его.

Ну и крепко же он спал! Не сразу проснулся. Но как только открыл глаза, вскочил и очень смутился.

— Ох, что же это я? Извините!.. Понимаете, прямо после ночной…

А начальник лагеря вдруг рассмеялся и давай всем рассказывать:

— У нас, ребята, бывало, после похода свалишься, так холодной водой окатывай — не разбудишь, — и похлопал Валерия по плечу. — Ничего, бывает…

А Валерий стоял смущенный и держал рубаху в руках. Чужой мог бы подумать, что это провинившийся пионер.

— Идите, ребята, в отряд. Мы тут сами разберемся, — приказала старшая.

Ребята ушли, а я остался. Отошел в сторонку и сел на пенек. Ну и начала тут Нин-Вас его отчитывать. До меня только отдельные фразы и слова долетали. Больше всего она говорила о потере авторитета, о режиме. Меня это возмутило. Ведь он ясно сказал, что после ночной. Работа у него тяжелая… И я представил себе, как Валерий идет утром с работы и, часок отдохнув, садится за учебники, потому что вечером надо идти в институт. Даже в лагерь прямо с завода приехал!

Я не заметил, когда ушли старшая и начальник. Сидел и думал о Валерии. Опомнился только, когда за спиной услышал:

— Вставай, председатель, пошли!

Валерий надевал рубаху и говорил:

— Ну и попал же я впросак! Понимаешь, зверски устал… А тут еще этот воздух. Просто захмелел от него.

— Ничего, — говорю. — Это не страшно. Со всяким бывает…

— Бывать-то бывает, но вот права старшая: что ребята скажут?

— Ничего не скажут. Я знаю ребят. Они ведь все слышали.

— Все это, может, и чепуха, — сказал Валерий. — Сложней, понимаешь, другое. Как бы тебе это объяснить… — Он внимательно посмотрел на меня и замолчал.

Я понял, что он хотел рассказать мне какую-то тайну, но не решался. Мы прошли шагов десять и вдруг, как по команде, остановились.

— В общем, — не глядя на меня, начал опять Валерий, — это меня райком комсомола направил… У меня сегодня отпуск начался. Ну, и на природе побыть захотелось… Нет, нет! — спохватился он. — Я в лагерях бывал, и председателем отряда был, и массовки сам проводил… Как будто все помню… Тут мне, понимаешь, испытательный срок дали, неделю… Главное — начать. А вот с чего? Честное слово, не соображу…

Мне все стало ясно. Валерий впервые вожатым назначен, и, конечно, ему трудно. Да еще с нашей Нин-Вас. Она ж, ух какая придира! Ей нужно, чтобы все было по буквам, по полочкам разложено… Я не знал, что ему ответить. Разве вожатые когда-нибудь признавались пионерам в этом? Конечно, нет. А вот он признался… Я никому никогда этого не расскажу!.. Прямо с ночной! Не пожалел отпуска… И у меня внутри какая-то гордость за него поднялась. Какой же он хороший парень! Вот бы иметь такого старшего товарища, друга! Делиться с ним всем, советоваться, совершать путешествия… И во всем помогать друг другу… Ничего этого я ему не сказал, только посмотрел на него, а он, должно быть, все понял! Подмигнул и говорит:

— Ладно, вдвоем как-нибудь справимся!

Да, я за него готов был теперь всю работу делать, только б не расставаться!

Так мы и подошли к нашему дворику. Ребята все, как один, стояли в строю. Ну и молодцы! Я прямо так и хотел им это крикнуть, но только сказал Валерию:

— Видите, как они вас уважают?

Никто и словом не обмолвился о случившемся, только Захар вдруг стихами заговорил:

После кражи спелых вишен

Соколов в начальство вышел!

Я смолчал, лишь подумал, что рифма хорошая: «вишен — вышел». Ребята тоже молчали. А Сашка Кикнадзе вслух сказал:

— Ну и балда ты, Захар!

Майка посмотрела на меня и кивнула головой: мол, понимаю, все в порядке. Майка вообще все сразу понимает, ей никогда объяснять не нужно, а мои мысли на расстоянии читает. Я только рот открою, а она уже говорит: «Ага, знаю…»

Звезды на соснах

Мне так и не удалось передать Мае журнал. Я проносил его весь день за пазухой, хотя работы было много и он мне мешал.

Сразу после обеда привезли верстаки. Наш отряд освободили от «мертвого часа» для разгрузки и установки их. Мы, конечно, с удовольствием согласились. Какая разница, что делать? Лишь бы не спать.

Верстаки установили на хоздворе и до самого ужина заготавливали материал для будущих табуретов и «программных болванок». Начальник лагеря велел отметить наш отряд на линейке. Он сказал, что если мы так же будем стараться на занятиях по труду, то даст нам для школы отличные производственные характеристики.

Не работал только Венька. Он даже не явился на хоздвор. А Захар все время пытался командовать и делал замечания. Я-то его хорошо понимал. Ему обидно было, что не его выбрали председателем, и он хотел показать: вот, дескать, какого руководителя вы потеряли…

Наших девочек Нин-Вас забрала на какие-то оформительские работы. Майкино звено сперва делало сосновые гирлянды для столовой, а потом сажало цветочную рассаду в клумбы. Старшая вожатая весь день бегала с папкой по лагерю и выдумывала всякие украшения для палаточных двориков и летней эстрады.

Откровенно говоря, я мог бы Мае передать журнал, но только я отходил от ребят, как Женька Быков и Сашка Кикнадзе начинали за мной следить и подмигивать. Вот черти! Не понимаю, какое им дело до меня и Майки?

В столовой во время полдника я показал Мае на оттопыренную рубаху и знаками объяснил, что журнал дам потом. Она тоже показала какую-то бумажку и при этом пальцем в воздухе что-то написала.

Однако нам и потом встретиться не пришлось. Валерий советовался со мной насчет плана, и мы ходили с ним во второй отряд смотреть, как они его составляют