ж*пе. И вместо того, чтобы вылезти, вы размышляете, что не надо было в ней оказываться. А время идет. Другие люди: они есть?

— … и я не знаю, что мне теперь делать, какой выбор более правильный…

— Это вопрос?

— Нет, просто рассуждения вслух… И у меня еще страхи есть, всякие…

— А со страхом ты что-то хочешь сделать?

— Нет, я просто рассказываю про него…

— Знаешь, я не понимаю своего места рядом с тобой. Ты что-то показываешь мне, как-то живешь, но меня не приглашаешь даже войти.

— А что ты можешь сделать?

— Я многое могу, но не в том вопрос. Вопрос в том, чего ты от меня хочешь. И от мира.

— Я думаю, это моя жизнь, и я сама с ней разберусь…

— Звучит парадоксально. Ты же приехала зачем-то. Либо тебе ничего не нужно, либо нужно, но тебе трудно об этом попросить.

— Ну, мне нужно, чтобы ты своим опытом давала мне верное направление.

— Это похоже на просьбу, которая так и не прозвучала…

— Да, я не хочу раскрываться, просить… (плачет).

— Что с тобой?

— Я боюсь быть слабой. Если я попрошу о чем-то, все увидят, что я не справляюсь сама.

— Ты снова где-то в другом месте. Ты хочешь услышать, считаю ли я тебя слабой?

— Нет. Я сама себя считаю слабой.

— Ты отодвигаешь меня?

— Да, я не могу никого к себе подпустить.

— Но я все же скажу тебе, хоть ты и не спрашиваешь: я не считаю тебя слабой.

— Я слышу тебя, но думаю по-другому.

— Тогда тебе нечего бояться других людей: тебя не интересует их мнение.

— Интересует, но сама я думаю иначе.

— Я и говорю — ты сама с собой. Нечего бояться мира, ты сама себя затюкаешь без его помощи…

Вокруг всё — ненастоящее!

— Я хочу, чтобы у меня не было этого дискомфорта в общении с тобой.

— И чтобы было — что?

— Не знаю…

— Понимаешь, ведь дискомфорт — лишь знак того, что ты не слышишь какие-то свои желания. Как и комфорт — знак, что желания услышаны. Ты хочешь чего-то от меня?

— Я боюсь говорить о своих желаниях. Мой папа всегда говорил мне, что я лживая.

— А ты хочешь узнать, верю ли я тебе?

— Нет. Дело не в тебе. С тобой все по-другому.

— Хочешь сказать, тебе все равно, верю я тебе или нет?

— Да, мне совершенно наплевать на это.

— Я не верю тебе. Это то, чего ты и боялась… … О чем ты плачешь?

— У тебя сто клиентов. Не может быть, чтобы каждый был ценным для тебя. Клиент — не человек!

— Это зашифрованный вопрос? Ты хочешь спросить, ценна ли ты?

— Не хочу.

— Почему?

— Я все равно не поверю тебе.

— Потому, что ты одна из ста?

— Да, одна из ста.

— У меня сто клиентов. Но у всех были разные папы, и поэтому все убивают себя разными способами. Ты — делаешь все вокруг себя ненастоящим.

— ?

— Ты не человек, а клиент. Я не человек, а психотерапевт.

— Конечно.

— К тому же, мы обе лживые. Ты — потому, что тебя испортил папа. Я — по долгу службы.

— Угу.

— И слезы у тебя текут из глаз ненастоящие, как у клоуна. И сейчас ты расковыряешь себе палец, и оттуда потечет ненастоящая кровь…

— Но мне действительно важно, насколько я ценна.

— Я верю тебе. Смущение и стыд

— … а что там такого страшного, когда ты предлагаешь что-то или просишь?

— Я обнаруживаю себя.

— Становишься видим?

— Да.

— И что? Я вижу тебя.

— Ты можешь рассмотреть во мне что-то плохое…

— Я вижу тебя. Ничего плохого.

— Мне все равно неловко.

— Может быть, неловкость в самом факте того, что ты чего-то хочешь?

— Может быть. Хотеть чего-то — неловко.

— А чего хочешь — можешь сказать?

— Не знаю.

— Но ты не смотришь на меня. Так ты защищаешься от того, чтобы показываться?

— Да.

— Но это и грустно?

— Грустно.

— Попробуй все же удерживать взгляд…

— … Мне трудно…

— А что это за чувство?

— Мне неловко. Как будто ты хочешь чего-то от меня, и я не знаю, что это.

— Ты превращаешь свое желание в мое? Как интересно. Как ты это сделал?

— Не знаю.

— Но вспомни — это ты хотел чего-то. Вместо этого ты подменяешь: говоришь, что я хочу чего-то от тебя, а тебе неловко. Превращаешь желание в вину?

— В вину.

— Это хороший способ защититься от разоблачения?

— Похоже. Но…

— Но это грустно? Ты грустный?

— Да. Это грустно. Похвали меня. Пожалуйста.

— …я тебе не верю все равно. Почему ты не согласилась перенести встречу? Ты не имела права мне отказать.

— Все еще обижаешься?

— Да.

— Это так важно? Зачем? Для чего?

— Буду знать теперь, что тебя больше нельзя ни о чем просить!

— И?

— Это поможет мне не любить тебя слишком сильно.

— Ах, вот оно что. Обида как регулятор силы любви?

— Да, именно.

— А что случится, если ты вдруг будешь любить меня слишком сильно?

— Я снова попрошу тебя о чем-то, чего ты не можешь для меня сделать.

— Это уже произошло. А что еще страшного в том, чтобы любить меня?

— Больше ничего, только это.

— И как это?

— Унизительно.

— То есть любовь — это пространство, полное унижения?

— Да.

— Какое-то место, где ты просишь чего-то невыполнимого от тех, кого любишь?

— Да.

— Но ты ведь и так это делаешь!

— То есть?

— Ты всякий раз выходишь из пространства любви тем, что просишь чего-то, чего для тебя не могут сделать. Зачем?

— Чтобы все это произошло быстрее!

— То есть?

— Ну, раз это так страшно, можно сделать это самому, чтобы больше не мучиться.

— Получается, что в любви нет ничего кроме опасения получить отказ. А что-то кроме всего этого ты делать не пробовал?

— А что еще можно делать?

— Все, что угодно. Все, что может принести радость. Но вместо этого ты все время занимаешься тем, что боишься унижения и торопишься все разрушить первым. Конкуренция мне не близка!

— Я вообще тему конкуренции не понимаю. Она мне не близка. Я как-то пришла на экзамен, а там сокурсницы дерутся за билеты. А мне было все равно, какой билет, потому что я все выучила. Я взяла первый попавшийся, и мне через 3 секунды поставили «отлично», потому что экзаменатор спешил. И я была разочарована, потому что хотела подольше с ним пообщаться. Я была в него влюблена.

— Есть и такой вид конкуренции. Если ты пришла куда-то, где все дерутся за яблоки, а тебе нужен ананас, то ты, конечно, вне конкуренции. Потому что яблоки тебе не нужны. Но ты обречена на уныние,