Но руки уже тянулись к блестящим застежкам. Я откинула крышку. И… ойкнула! В бархатных ячейках аккуратненько лежали части снайперской винтовки. Все по отдельности: ствол, приклад, оптический прицел, два магазина с патронами… Вот так фишка!

Но это еще было не все. Была вторая фишка. Прикольнее первой.

В чемодане находилась тоненькая тетрадочка. Я, разумеется, раскрыла ее. И… ойкнула второй раз. Потому что тотчас узнала дедушкин почерк.

А когда начала читать, то поняла — эта продолжение записок, найденных мной у печки:

"…не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Но все отлично видел и слышал.

Меня и Анату положили на носилки и отнесли в Священную Хижину. Здесь, согласно погребальному обряду, наши тела должны пролежать всю ночь. А на рассвете их торжественно сожгут во славу бога Индути.

Я чувствовал, что уже могу пошевелиться, кик только дикари ушли, я сразу же повернулся к Анате. Она с улыбкой смотрела на меня.

— Ну что, милый капитан, — сказала девушка на чистейшем русском языке, — поздравляю с воскрешением из мертвых.

И так и сел от удивления.

— Ты… говоришь по-русски?

— Да. Это мой родной язык.

С этими словами Аната вытащила из носа распорки, а затем, поплевав на ладони, стерла с лица черную краску. И перед моим изумленным взором предстала настоящая русская красавица, только с бритой головой.

Пять тысяч чертей мне в глотку! — не удержался я от соленого морского словца. — Кто же ты такая?!

— Сейчас ты все узнаешь, милый капитан, — улыбнулась девушка и начала рассказывать: — В конце позапрошлого века мой прапрадедушка Мадунга привез из далекой России мою прапрапрабабушку Лизавету. В те времена племя мбулу было еще более кровожадным, чем теперь, ну буквально людоед на людоеде. Поэтому прапрапрадедушка побрил прапрапрабабушке голову и выкрасил ее тело в черный цвет, чтобы, не дай бог, ее не съели как представительницу другой расы… С тех пор так и пошло. Как только в нашем роду рождался белый ребенок, его тут же красили черной краской и запихивали ему в ноздри распорки. Но из поколения в поколение наш род учил родную русскую речь и из уст в уста передавалась история неземной любви храброго Мадунги и красавицы Лизаветы. Сейчас я тебе ее поведаю…

За стенами хижины стояла душная африканская ночь. В густом воздухе плавало гортанное пение дикарей,

Я закурил свою трубочку и сказал:

— Ну поведай… И Аната начала:

— Храбрый юноша Мадунга был потомственный колдун. Он часто покидал племя мбулу и отправлялся в дальние странствия на поиск лекарственных трав. И вот однажды в дельте реки Лимпопо он спас от неминуемой гибели русского путешественника Порфирия Дормидонтовича Скуратова. И тот в знак признательности пригласил Мадунгу посетить далекую Россию.

По приезде в чужую страну молодой колдун с энтузиазмом взялся за изучение неизвестных ему трав и цветов. А Скуратов начал от тоски спиваться. Дело в том, что лимпоповские крокодилы откусили ему ногу, и Порфирий Дормидонтович не мог больше путешествовать.

Так бы он, наверное, и спился окончательно если б не одно обстоятельство… Ой-ой-ой! — испуганно воскликнула Аната, прервав свой рассказ. — У входа в хижину кто-то дышит. Я выглянул наружу. И увидел гиену.

— А ну, пошла отсюда! — пнул я ее в морду.

Гиена с визгом умчалась в джунгли. И Аната продолжила:

— …Как-то раз Мадунга смешал настой из тариги с настоем из русского цветочка ромашишки.

— Ромашки, — поправил я.

— Да, да, ромашки. И у него получился чудодейственный напиток, при помощи которого можно переживать во сне самые невероятные приключения. Мадунга назвал эту смесь "булигонго", что означает — "волшебная вода".

Радости Порфирия Дормидонтовича не было пределов. Еще бы! Теперь он мог путешествовать, как и прежде, не вставая при этом с пуховой перины.

Скуратов взбодрился, бросил пить и начал подумывать о женитьбе.

А у соседнего помещика была на выданье дочка Лизавета. Нежное и хрупкое создание. Порфирий Дормидонтович как-то повстречал ее в своем саду, тут же влюбился и сделал предложение. Лизавета отказала. Через неделю Скуратов вновь сделал предложение. Девушка опять отказала.

Так повторялось пятнадцать раз, пока Лизаветин отец насильно не выдал ее за Порфирия Дормидонтовича.

Между тем Лизавета совсем не случайно очутилась в скуратовском саду. Она бегала туда на свидание с Мадунгой. Зачем ей нужен был одноногий русский барин, если она больше жизни любила двуногого африканского красавца!

Но против родительской воли не пойдешь, и Лизавета скрепя сердце обвенчалась со Скуратовым.

Порфирий Дормидонтович оказался мужем ревнивым и злобным. Он буквально прохода не давал несчастной девушке своими вечными придирками. А иной раз даже и поколачивал ее.

Каково было Мадунге, с его африканским темпераментом, смотреть на это?! И вот что он придумал. Сговорившись с Лизаветой, Мадунга дал ей выпить настой из тариги. Девушка выпила и тотчас "умерла", как мы сейчас.

Скуратов чуть с ума не сошел. Приказам соорудить на кладбище склеп, устроил пышные похороны, заказал роскошный надгробный памятник. И мало того — велел прорыты к склепу подземный ход прямо от своей спальни, чтоб можно было ночью ходить и рыдать над гробом.

Этого Мадунга с Лизаветой, конечно, не ожидали.

На счастье наших влюбленных, в Санкт-Петербурге заговорщики убили императора Павла I. Новый император Александр собственноручно составил список приближенных к Павлу дворян, которых следовало заковать в кандалы и сослать в Сибирь. А имущество сосланных конфисковать.

Попал в этот "черный список" и Скуратов!

Тут уж Порфирию Дормидонтовичу стало не до любовных переживаний. Скоренько продал он все свои имения, а вырученное золото прятал в Лизаветином склепе. До лучших времен.

А чтобы никто ничего не заподозрил, разыграл из себя сумасшедшего — бросил в озеро сундук якобы с сокровищами. (На самом деле в сундуке лежали обыкновенные камни.) Затем при всем честном народе Скуратов и сам бросился со скалы в воду. С пудовой гирькой на шее.

За скалой же Порфирия Дормидонтовича дожидался на лодочке Мадунга. Да, видно, не рассчитал Скуратов свои силы. Так Мадунга его и не дождался…

Лизавета вскоре очнулась, и они с Мадунгой от греха подальше отправились в Африку. Здесь бы им и жить в любви и согласии, да на беду пристрастился Мадунга к настоечке из тариги с ромашкой…"

В коридоре послышались шаги и голоса. Я бросила тетрадку в чемодан, опустила крышку и погасила свет.

В дверной замок вставили ключ. Я огляделась. Спрятаться было абсолютно некуда. Только под кровать.

И я с трудом втиснулась в узкое пространство между кроватью и полом.