Джонатан мягко повернул налево, к подвалу центра «Плимут», и остановился у защитного барьера. Двое мужчин с автоматами в руках подошли к машине, Джонатан предъявил свой пропуск.

– У миссис Мэйхью встреча с доктором Дэвисом на пятидесятом этаже.

Охранник заглянул в заднюю часть автомобиля.

– Откройте ее окно.

Джонатан опустил окно Лили, и она наклонилась вперед, выставив плечо. Охранник несколько раз взмахнул недорогим портативным сканером над плечом Лили, прежде чем слабый сигнал возвестил, что ее метка зарегистрирована.

– Спасибо, миссис Мэйхью, – сказал охранник, равнодушно улыбнувшись. Потом он отсканировал Джонатана, и Лили откинулась на кожаное сиденье, а машина мягко покатила в гараж.

Сканер возле лифта громко зажужжал, когда через него проходила Лили: она забыла снять часы. Большая, массивная штуковина, почти целиком серебряная, с алмазным циферблатом. Друзья всегда жадно рассматривали часы, когда Лили надевала их в клуб. Для нее часы были часами, но, как и многие другие вещи, купленные ей Грегом, она носила их, потому что от нее этого ожидали. Пройдя через рамку, она тут же засунула часы в сумочку.

Лифт пискнул, считывая имплантат в плече. Метка покажет ее местонахождение, если Грегу захочется его проверить, ну и что с того? Для стороннего взгляда доктор Дэвис был весьма респектабельным врачом, к которому обращались многие богатые женщины, если у них возникали проблемы с зачатием. Однако Лили чувствовала, как по щекам расползается виноватый румянец. Ее всегда ловили, когда она врала, она совершенно не умела хранить тайны. Только одну, самую большую тайну, но чем дольше Лили держалась, тем страшнее ей становилось. Если Грег догадается…

Но она не позволяла себе слишком глубоко об этом задумываться. Иначе, если бы задумалась, захотела бы развернуться и выбежать из здания, а этого она не могла себе позволить. Она глубоко вдохнула, потом еще несколько раз, чтобы унять пульс и нервы. Когда двери лифта открылись, Лили повернула налево и пошла по длинному коридору, застеленному ковром богатого глубокого зеленого цвета. Прошла мимо множества дверей, зазывающих к врачам различных специальностей: дерматологам, стоматологам, пластическим хирургам. Дверь доктора Дэвиса была последней направо, толстый шмат орехового дерева, выглядевший в точности так, как должен, с латунной табличкой: «Энтони Дэвис, доктор медицины, репродуктолог». Лили прижала большой палец к планшету и подождала несколько секунд, глядя на камеру, прикрепленную сбоку от двери, пока крошечная красная лампочка не стала зеленой и замок не щелкнул.

Зал ожидания оказался забит женщинами. Почти все они были похожи на Лили: белые, хорошо одетые, с сумочками, стоящими целое состояние. Но некоторые были явно с улицы: их выдавали волосы и одежда, и Лили задумалась, как они прошли через Безопасность. Одна из них, латиноамериканка, месяце на пятом-шестом, втиснулась в кресло прямо у двери и хватала ртом воздух, вцепившись в подлокотники кресла, лицо ее было бледным и испуганным. Опустив взгляд, Лили обнаружила, что джинсы женщины пропитаны кровью. Из вспомогательного офиса прибежали две медсестры с креслом-каталкой и помогли женщине перевалиться в него. Та обхватила живот обеими руками, словно пытаясь что-то удержать. Лили заметила слезы в уголках глаз несчастной, а потом медсестры вкатили ее в дверь к смотровым кабинетам.

– Чем я могу вам помочь?

Лили повернулась к администратору, молодой брюнетке с бесстрастной улыбкой.

– Я Лили Мэйхью. У меня назначено.

– Пожалуйста, подождите, мы вас вызовем.

Незанятых стульев не было, лишь только что освободившийся – с пропитанной кровью светло-зеленой подушкой. Лили не могла заставить себя сесть на него, так что прислонилась к стене, исподтишка разглядывая окружающих. Женщина и девочка-подросток, явно мать и дочь, сидели на двух соседних стульях. Девочка нервничала, ее мать – нет, и Лили с легкостью считывала их взаимоотношения. Она чувствовала себя так же, когда мама впервые привела ее в этот кабинет, понимая, что это обряд посвящения. Понимала она и то, что это должно остаться в секрете, что то, что здесь происходит, – преступление. Лили ненавидела эту встречу, ненавидела этот кабинет, эту необходимость, но в то же время была благодарна этому месту и этим людям, которые не боялись Грега, всех Грегов этого мира.

Нет, думать о Греге сейчас было ошибкой: Лили почувствовала, будто он смотрит ей через плечо, и от одной этой мысли лоб покрылся испариной. То, что она приезжала сюда каждый год, увеличивало вероятность, что ее поймают, – если не Безопасность, то сам Грег. Грег хотел детей, как хотел новенький «БМВ», как хотел, чтобы Лили носила усыпанные бриллиантами часы. Грег хотел детей, чтобы предъявить их миру. У всех их друзей было уже по крайней мере двое, у некоторых даже трое или четверо, и на вечеринках в клубе жены бросали на Лили сочувственные взгляды. Хотя эти взгляды ничуть не ранили, Лили приходилось притворяться. Несколько раз она даже ударялась в слезы, устраивая ради Грега небольшие истерики, доказывающие, как ей жаль, что она не состоялась в качестве жены. Когда-то Лили тоже хотела детей, но теперь это казалось очень далеким, целой жизнью, которую прожил кто-то другой. Грег сам предложил ей пойти в клинику по лечению бесплодия, не подозревая, что она годами ходит к доктору Дэвису, не подозревая, что так ей будет гораздо легче скрываться.

Прошла целая вечность, прежде чем доктор Анна высунулась в стеклянную дверь и позвала Лили. Она привела Лили в кабинет и опустила штору, оставив ее с неизменным бумажным халатиком. Доктор Анна, женщина за пятьдесят, была женой доктора Дэвиса, а также одной из немногих женщин-врачей, которых Лили знала. Лили была слишком молода, чтобы понять законы Фревелла: срок президента Фревелла начался, когда Лили было восемь, и закончился, когда исполнилось шестнадцать. Но его законы оставили свое наследие, и медицинские школы по-прежнему редко принимали женщин. Лили, для которой позволить незнакомому мужчине заглянуть себе между ног было сродни тому, чтобы выйти на улицу голой, была благодарна за доктора Анну, несмотря на ее вечно раздраженное лицо старой училки. Лили, казалось, раздражала ее одним своим присутствием, отвлекая от чего-то более важного. Она задала Лили стандартные вопросы, делая пометки в своем блокноте, пока та плотнее куталась в бумажный халатик.

– Вам еще таблеток?

– Да, пожалуйста.

– На год?

– Да.

– Как будете платить?

Лили порылась в сумочке и вытащила две тысячи долларов наличными. Грег выдал ей их на покупки в минувшие выходные, Лили засунула деньги за подкладку сумочки, а потом соврала, что купила туфли. Дыра в подкладке за последний год пригождалась уже несколько раз: Грег устраивал несколько внеплановых проверок ее вещей. Лили понятия не имела, что он искал: ничего не находя, он одаривал жену странным, обманутым взглядом, словно продавец, не сумевший подловить кого-то на воровстве. Проверки сами по себе нервировали, но это взгляд – еще сильнее.

Взяв деньги, доктор Анна опустила их в карман, а потом они перешли к путаному, неприятному осмотру, который Лили терпела, стиснув зубы, пялясь на дешевую потолочную плитку и думая о детской. У них с Грегом не было детей, но Лили обставила детскую сразу после того, как они поженились, когда все было по-другому. Детская была единственным местом в доме, целиком и полностью принадлежащим Лили, только там она действительно могла побыть наедине с собой. Грегу были нужны люди вокруг, кто-то, кто стал бы его слушать. Поэтому в доме было не до уединения: он мог без стука ворваться в любую комнату в любое время, требуя внимания. Но в детскую не заходил никогда.