Лили выбрала для детской просторную комнату на первом этаже. Во-первых, она располагалась рядом с кухней, но главное: детская открывалась на небольшое кирпичное патио, выходящее на задний двор. Лили нравилось, что она сможет выносить ребенка на улицу и кормить в тени вязов. Прошло три года, показавшиеся сотней лет, и теперь забеременеть от Грега казалось ей самоубийством.

Когда никаких детей не получилось, комната по умолчанию перешла Лили. Грег был не из тех мужчин, что сунутся в детскую. Его отец, которого Лили терпеть не могла, привил Грегу вполне определенные мысли о том, что мужественно, а что нет, и комната, забитая плюшевыми игрушками, ни в какие ворота не лезла. Бездетность Лили делала детскую еще менее привлекательной для него, и, не считая разбросанных повсюду игрушек, комната более или менее соответствовала салону викторианской леди: тихое, спокойное место, куда никогда не ступала нога мужчины.

Иногда, когда Лили приглашала друзей, они пили здесь кофе, но всегда только женщины, мужчины – никогда. Конечно, система видеонаблюдения в доме была устроена таким образом, что Грег мог смотреть за Лили и в детской, даже с работы. Но Лили позаботилась об этом изъяне заранее, записав несколько дней безобидного видеоматериала – как она вяжет, дремлет, даже с тоской смотрит в колыбельку, а также отсутствует в комнате – и закольцевала. Грег не особо разбирался в компьютерах: в родительском доме за него все делала няня, репетитор, телохранители. Сейчас, на работе, у него был секретарь, который регулировал всю его жизнь. Но Лили кое-что понимала в компьютерах, по крайней мере, достаточно, чтобы влезть в систему наблюдения. Мэдди была кем-то вроде хакера: последние два года, перед тем, как она исчезла («ее забрали», – поправил мозг Лили, и забыть об этом она никак не могла), Мэдди кучу времени просиживала в своей комнате за закрытой дверью, занимаясь компьютером. Иногда среди недели, когда Лили и Мэдди оставались одни, Мэдди показывала ей интересные штуки, и это была одна из них: как вклиниться в видеонаблюдение. Если Безопасность решит проверить всю систему, Лили потребуется новая уловка. Но, к счастью, Грег работал офицером связи, и это значило, что они с Лили считались добропорядочными гражданами, и каналы их дома были, хотелось надеяться, закрыты. Лили подозревала – уж слишком долго это сходило ей с рук, – что Грег не желал заглядывать в детскую, даже на мониторе. Если он и обнаруживал ее там, то, вероятно, ограничивался беглым взглядом, разумеется, недостаточным, чтобы сопоставить увиденное с более ранними кадрами. До сих пор отлично срабатывало. Время, проведенное в детской, принадлежало ей и никому другому. Даже в прошлом году, когда Грег стал совать свой нос в немногие остававшиеся личными уголки ее жизни, это место по-прежнему оставалось безопасным. Лили закрыла за собой дверь и отнесла таблетки в тайник за угловой плиткой. Даже если Грег когда-нибудь решится сюда войти, Лили не думала, что он сможет вычислить незакрепленную плитку, никак не выделяющуюся на стене. Чего только Лили не прятала здесь за долгие годы: наличные, обезболивающие, старые книжки в мягких обложках.

Но ничто не было так важно, как таблетки, которые Лили уложила в аккуратные штабеля по три коробочки в каждом. Она смотрела на них, в сотый раз удивляясь, почему так отличается ото всех своих подруг, почему так не хочет стать матерью. Быть бездетной считалось позором: она постоянно слышала это от друзей, министра, сетевых правительственных бюллетеней (их тон стал чрезвычайно встревоженным в последние десять лет, когда процентное соотношение бедных к богатым выросло в четыре раза). Сейчас даже появились налоговые льготы: вычеты для людей с доходом выше определенного уровня, имевшим несколько детей. Для стороннего взгляда Лили не справилась со своей главной задачей, но она могла лишь имитировать стыд, который почувствовали бы ее подруги. Про себя же благодарила Бога за таблетки. Она не была готова заводить детей, и уж точно не с Грегом. Не теперь, когда он становился все невыносимее. Ночь на прошлой неделе… Лили старалась не думать об этом, но теперь в ее голове словно бы всплыл пузырь, и впервые Лили поймала себя на том, что серьезно думает о новой жизни.

О побеге.

Даже Лили знала, что мир полон темных мест, где можно спрятаться. Она снова вспомнила Кэт Олкотт, которая посадила детей в машину и просто исчезла. У Кэт был план? Она присоединилась к сепаратистам? Или стала обычной горожанкой с новым именем и новым лицом? Подельщиков, изготовителей фальшивых документов и пластических хирургов, готовых взяться за такую работу, было предостаточно.

«Но у меня нет денег».

Это было настоящим камнем преткновения. Деньги покупали варианты исчезновения, саму возможность исчезнуть. Лили могла бы попросить помощи у мамы, но у той тоже не было денег: когда папа умер, его компания заявила, что он нарушил трудовой договор и поэтому никакой пенсии не полагалось. Маме едва хватало, чтобы платить налог на дом. Но даже будь мама богатой, она не желала вникать в проблемы Лили с Грегом, полагая, что дочь сделала свой выбор. У нее было множество друзей в Нью-Ханаане, но настоящих – ни одного. Не было никого, кому она могла бы доверять, никого, кто помог бы ей с чем-то подобным. И она вдруг поймала себя на том, что ненавидит доктора Анну, до глубины души ненавидит за то, что та попыталась нарушить статус-кво. Не стоит заглядывать за горизонт в другой, лучший мир, до которого все равно не можешь дотянуться. Она уже добилась наилучшего результата из возможных: раз в году доставать таблетки и не приносить ребенка в этот дом.

– Лил!

Она виновато вздрогнула. Грег дома. Панель входной двери на стене ярко мигала, а она не заметила.

– Лил! Где ты?

Она сунула плитку на место и встала, наспех приглаживая юбку на бедрах. По пути к выходу нажала панель на стене, вознагражденная тихим, почему-то утешающим жужжанием дома, начавшего готовить обед, и поспешила вниз по лестнице.

Грег направился прямиком к бару. Это была еще одна вещь, которую Лили недавно заметила: раньше Грег пил только тогда, когда на работе случалось что-то хорошее, а теперь – каждый вечер, и все больше и больше. Вечера не всегда заканчивались плохо для Лили, но она не могла не заметить взаимосвязи: теперь Грег напивался каждый вечер, словно пытался забыться.

– Как прошла твоя встреча?

– Хорошо. Доктор Дэвис сказал, что выглядит получше.

– Что выглядит получше? – Он подошел к ней со стаканом в руке, другой обнимая за талию.

– Он считает, что мне должен помочь «Демипрен». Стимулирует мои яичники.

– Чтобы выпустили яйцеклетку?

– Да. – Отрепетированная ложь без сучка и задоринки лилась из уст Лили.

Она во всем разобралась два года назад, зная, что придет время, когда Грег потребует реальную картину того, что случилось с ее репродуктивной системой. Но его вопросы каждый раз становились более конкретными, и у Лили появилось тревожное ощущение, что сейчас он затеял собственное разбирательство.

– У меня сегодня хорошие новости, – заметил Грег, и она немного расслабилась: похоже, этим вечером допрос отменяется.