— Нет, честное слово, — настаивает она.

Ему только сорок лет, но его волосы уже поседели на висках. Глаза у него серые — серые и холодные, словно остывшая зола. Когда она встречается с его Взглядом, ее дрожь усиливается, а внутри все как будто леденеет.

— У меня животик болит, — лжет она.

Не обращая внимания на ее слова, он опускает ей на голову свою тяжелую ладонь и начинает водить ею по ее взъерошенным волосам.

— Я не хочу! — в отчаянии кричит Сьюзен.

Эти слова она произнесла не только в виртуальном, но и в реальном мире. Ее голос уже давно не был голосом маленькой девочки, но он прозвучал жалобно и беспомощно, и были в нем мольба, отчаяние и страх.

За все свои детские годы Сьюзен так и не смогла сказать ему: «Нет».

Ни разу.

Ни единого разочка.

Она боялась сопротивляться, и покорность постепенно стала привычкой.

Только теперь Сьюзен получила возможность справиться со своим прошлым. Созданная ею программа виртуальной терапии была самым эффективным средством против преследовавшего ее парализующего страха.

* * *

— Я не хочу, папочка! — хнычет маленькая Сьюзен.

— Тебе понравится.

— Но мне не нравится!

— Это пока… Потом тебе будет приятно.

— Не будет, не будет, я знаю!

— Вот увидишь, тебе обязательно понравится.

— Пожалуйста, не надо! Не делай это со мной.

— Но я хочу! — настаивает он.

— Прошу тебя, нет!.. А-а-а!..

Их только двое в большом и темном доме. В этот поздний час домашняя прислуга уже давно разошлась по домам, а пожилой мажордом и его супруга удалились в свою квартирку во флигеле у бассейна. Они не придут, если не вызвать их звонком.

Мать Сьюзен уже год как лежит в могиле.

Она так скучает по матери.

Она скучает по ней, а ее родной отец гладит маленькую Сьюзен по волосам и шепчет:

— Я хочу…

— Я расскажу про тебя, честное слово — расскажу…

Теперь Сьюзен уже плачет по-настоящему, хотя по-прежнему чуть слышно. Одновременно она пытается незаметно отодвинуться от него.

— Только попробуй, и я сделаю так, что никто никогда не услышит от тебя ни слова. Ты понимаешь, что я хочу сказать?.. Мне придется убить тебя, — спокойно объясняет он. В его голосе нет ни тени угрозы; он звучит по-прежнему негромко и мягко, только чуть хрипло от растущего в нем извращенного желания.

Сьюзен уверена, что он исполнит свое обещание. Его голос совершенно спокоен, но глаза становятся печальными. Несомненно, ему очень грустно от того, что придется убить маленькую Сьюзен.

— Не вынуждай меня на это, моя птичка. Иначе мне придется убить тебя точно так же, как я убил твою мать.

Мать Сьюзен скоропостижно скончалась от какой-то непонятной болезни. Сьюзен не знает истинной причины, хотя она запомнила слово «инфекция».

— Я подсыпал ей сильное снотворное в вино, которое она пила после ужина, — говорит отец. — Я сделал это затем, чтобы она не почувствовала укол. Потом, ночью, когда твоя мать заснула крепким сном, я взял шприц и ввел ей возбудитель опасной болезни. Бактерии. Ты знаешь, что такое бактерии, милая? Это такие маленькие червячки, которых не видно простым глазом, но которые съедают человека изнутри. Я набрал полный шприц этих маленьких червячков и впрыснул их твоей матери. Я взял самую длинную и острую иглу, чтобы ввести болезнь как можно глубже в ее тело. Вирусная инфекция миокарда — это не шутка. Она убила твою мать быстро, за считаные часы. Правильный диагноз был поставлен только через сутки, когда болезнь уже нельзя было остановить.

Большую часть того, что он говорит, Сьюзен не понимает, но суть она улавливает, и ей становится страшно, как никогда в жизни. Она чувствует, что ее отец говорит правду.

В чем, в чем, а в шприцах и иглах ее отец разбирается. Он — доктор.

— Ну что, моя птичка, сходить мне за иголкой?

Сьюзен слишком напугана, чтобы произнести хоть слово.

Острые сверкающие иглы пугают ее до смерти.

Он знает это.

Он знает, что его дочь боится уколов.

Знает…

Отец умеет пользоваться шприцем. Он знает, что такое страх.

Неужели он убил ее мать одной из своих иголок?

Отец продолжает поглаживать Сьюзен по голове.

— …За большой острой иголкой? — снова спрашивает он.

Сьюзен вся дрожит. Язык ей не повинуется, а зубы начинают стучать.

— За большой, блестящей иголкой, чтобы воткнуть ее тебе в попку? — повторяет отец.

— Нет, пожалуйста!..

— Так не надо иголки, моя сладкая?

— Н-нет.

— Тогда ты должна делать то, что я хочу.

Он перестает гладить ее по голове.

Его серые глаза внезапно начинают светиться холодным, белым светом. Возможно, в них просто отражается свет настольной лампы, но Сьюзен кажется, что ее отец стал похож на сумасшедшего робота из ужастика, который приходит по ночам к маленьким девочкам, чтобы убивать их. Даже в груди у него начинает как будто что-то поскрипывать, словно там спрятана машина и она сломалась.

Только смерть — это еще не самое страшное.

Его руки поднимаются и начинают расстегивать ее пижамную курточку. Вот уже первая пуговка выскользнула из петли.

— Нет, — шепчет Сьюзен. — Не надо. Не трогай меня.

— Да, сладкая… — бормочет он в ответ. — Я этого хочу.

И тогда Сьюзен с силой кусает его руку.

* * *

Кресло, в котором лежала Сьюзен, снова пришло в движение. Словно койка в больнице, оно изменяло свою форму, придавая телу Сьюзен то положение, которое она принимала в виртуальном мире. Несомненно, это было сделано для того, чтобы еще больше усилить эффективность терапевтической программы. Теперь Сьюзен сидела почти вертикально, вытянув перед собой ноги.

Ее неглубокое и частое дыхание выдавало крайнюю степень волнения и страха.

И отчаяния.

— Нет, нет, не прикасайся ко мне, — пробормотала Сьюзен, и, хотя ее голос по-прежнему дрожал, он звучал гораздо решительнее, чем в начале сеанса.

Когда Сьюзен было шесть, у нее так ни разу и не хватило духу сопротивляться ему. Смущение и замешательство сделали ее робкой и неуверенной. Странные фантазии отца казались маленькой Сьюзен столь же непонятными и таинственными, какими сейчас были для нее новейшие откровения молекулярной биологии или ядерной физики. Страх, стыд, чувство унижения и совершенной беспомощности согнули ее, прижали к земле, словно свинцовые вериги, так что у Сьюзен не было ни сил, ни желания сопротивляться. Ей оставалось только терпеть, и она терпела.