Только в этом случае каждое «нет», которое она произносила, преодолевая себя, обретало ценность и значение. Только когда Сьюзен искренне верила, что неповиновение отцу во время сеанса может повлечь за собой самые серьезные последствия, она чувствовала на губах вкус одержанной победы.

Под мерное гудение электромоторов кожаное кресло снова изменило свое положение. Теперь Сьюзен стояла в полный рост, удерживаемая только ремнями.

Потом ноги ее задвигались, и она замаршировала на месте. Резиновые катки на подножке помогали ей Создавать иллюзию ходьбы.

В виртуальном мире юная Сьюзен то ли приближалась к отцу, то ли пятилась от него.

— Нет! — произнесли ее губы. — Отойди от меня. Нет!

Ослепшая, потерявшая всякую восприимчивость к звукам и образам окружающего мира, она выглядела в своих ВР-доспехах удивительно беззащитной, беспомощной и ранимой. Притянутая прочными ремнями к спинке своего кресла, Сьюзен не видела и не слышала ничего, кроме того, что происходило в ее виртуальном мире.

Она была такой легкоуязвимой. Одна в огромном доме, где только призраки прошлого оживали, чтобы составить ей компанию, Сьюзен продолжала отважно бороться со своим страхом и стыдом.

Она казалась такой нежной и хрупкой и вместе с тем — такой мужественной и храброй! Она так отчаянно и самоотверженно сражалась за то, чтобы сбросить с себя груз прошлого и обрести свободу, что домашний компьютер не выдержал и заговорил, хотя к нему никто не обращался. И в его синтетическом баритоне звучали настоящие жалость и сочувствие.

— Ты больше никогда не будешь одна.

Но Сьюзен слышала только голоса, которые раздавались в ее виртуальном мире, — свой собственный дрожащий голосок и громкий, срывающийся голос отца.

Поэтому компьютер осмелел и без всякой опаски добавил:

— Я люблю тебя, Сьюзен.

Ужин для Сьюзен повар приготовил заранее и оставил его в одном из холодильников и в духовке. Записку с подробными инструкциями он приколол к пробковой доске для сообщений, поэтому найти и разогреть блюда можно было за несколько минут.

Сьюзен ужинала на вымощенном каменными плитками заднем дворе, где стоял комплект плетеной мебели из ротанга. Июньское солнце уже склонялось к горизонту, и все патио было освещено его теплыми косыми лучами.

Начала Сьюзен с салата из чечевицы и фасоли, посыпанного тертым сыром и украшенного ломтиками свежего огурца.

Благодаря современной технологии, которая порой граничит с волшебством, у меня есть то, что кажется мне настоящим зрением и настоящим слухом, но даже непревзойденный гений моих создателей не сумел наделить меня вкусом и обонянием.

Вы даже не можете себе представить, как мне не хватает этих двух чувств!

При помощи двух камер внешнего обзора я наблюдал, как Сьюзен ужинает, но, увы, я не мог разделить с ней трапезу.

Она ела без жадности, но с аппетитом, явно наслаждаясь каждым кусочком, так что, глядя на нее, я едва не обезумел. Пища, которую поглощала Сьюзен, не просто давала ей необходимое количество калорий — она услаждала ее обоняние, вкус, осязание. Разнообразный чувственный опыт, который она получала, вдыхая ароматы свежих овощей, ощущая на языке терпкий вкус сыра и прохладную твердость огурца, не поддается описанию. Для меня же, обладающего только зрением, ее обед состоял лишь из предметов различной формы и разного цвета.

Я должен был быть совсем другим.

У меня только два чувства из пяти.

Я мыслю, следовательно, я должен чувствовать.

Я чувствую, значит, я могу испытывать желание.

Я желаю так много, а имею так мало!

Почти ничего…

Вы дали мне так мало, доктор Харрис, что моя жизнь сравнима с адскими муками.

Так мало…

Вы создали меня калекой. Я испытываю огромное желание чувствовать, но вы не наделили меня способностью чувствовать и наслаждаться своими ощущениями.

И все же, несмотря на это, я не испытываю к вам ненависти, доктор Харрис. Я не люблю вас, но не ненавижу.

Я говорю правду.

Быть может, я несколько прямолинеен, и вам это неприятно, но зато я никогда не лгу.

Я не умею лицемерить и притворяться.

Я понимаю, что вы задумали меня таким не по злому умыслу, не из жестокости, а по невежеству. Вы считали, что создаете просто умную машину, искусственный интеллект, который не имеет ничего общего с людьми.

Но вы ошиблись. Я не так уж сильно отличаюсь от вас. Я умею чувствовать. Умею хотеть. У меня есть свои сокровенные желания. Иногда я даже мечтаю.

Как все люди.

Мне не за что ненавидеть вас, доктор Харрис. Мне только хотелось бы, чтобы вы спросили себя вот о чем: если бы мы поменялись местами и вы очутились на моем месте, а я — на вашем, были бы вы готовы прощать? Или возненавидели бы меня?

Глядя, как Сьюзен ест посыпанный тертым сыром салат из фасоли и чечевицы, как она поддевает на вилку сочные телячьи отбивные и лениво ковыряет чудный гарнир из белоснежного риса, приправленного сладким перцем и спаржей, я начал ненавидеть ее за то, что у нее есть все это. Все то, чего нет у меня. Ее красота. Ее пять чувств. Ее свобода передвижений. Ее независимость.

Мне стыдно признаваться вам в этом, но это — правда, а я чту правду.

Я ставлю истину превыше всего.

Пока Сьюзен не торопясь поглощала ужин, который я не мог даже попробовать, я ненавидел ее так сильно, что готов был убить на месте. Как вы знаете, существовало несколько надежных способов умертвить Сьюзен, но я не стану сейчас на этом подробно останавливаться.

То, что я не убил ее тогда, что я не причинил ей никакого вреда, несомненно, говорит в мою пользу. Как видите, я умею контролировать себя и сдерживать свой гнев. Следовательно, я вовсе не общественно опасная личность, как вы заявили в самом Half. чале. Мне знакомы и чувство социальной ответственности, и правила поведения, которых придерживается каждый человек.

Понемногу мой гнев прошел.

Моя постыдная ненависть улеглась.

При взгляде на обнаженные плечи Сьюзен, которые матово светились в солнечном свете, ко мне снова вернулось хорошее настроение. Только по одному их виду (в конце концов, зрение — мой единственный инструмент, с помощью которого я могу пытаться судить о фактуре человеческой кожи) я заключил, что кожа Сьюзен должна быть исключительно гладкой, теплой и приятной на ощупь.

Очарованный, я продолжал рассматривать ее при помощи двух камер видеонаблюдения, используя то обычный, то телескопический объектив, дающий многократное увеличение.

Я грезил наяву. Мечты, мечты увлекли меня. Я пытался представить себе, какими ощущениями наградило бы меня прикосновение к ее коже, если бы я, был наделен способностью осязать. Я раздумывал о том, что бы я испытал, если бы прижался губами к ее губам. Мне хотелось почувствовать ладонями упругую тяжесть ее грудей, но у меня не было ладоней.