— …ничего не успела, — пропела за нее Милена.

— Тебя не спросили, — отмахнулась от нее Челси. — Иди Томину писю пососи лучше.

— Минус пять очков рейтинга с Рубербосха.

— А чего не десять? — издевательски просюсюкала та. — Если бы ты знала насколько мне похуй на эти ваши баллы, ты бы заплакала, Маркова.

Я с удовольствием вытянулась в полный рост, не обращая внимания на боль.

Они продолжали переругиваться, и под эти звуки я, кажется, уснула.

Мне снилось, что Разумовская вымахала размером с местного лешего. Она подняла мою повязку старосты повыше и хохотала, пока не прибежал Денис, который нажаловался Юстине на мою измену.

«Вот видите, Кирсанов, — прогромыхала гигантская Разумовская, — нужно было учить трансформагию. Исаев учил — и обошел вас по всем пунктам».

Во сне мне хотелось спросить, при чем здесь трансформагия, но я не успела, потому что Юстина взяла мою родную палочку и переломила надвое. Древесина хлестко щелкнула — и я очнулась.

Не сумев нащупать палочку на тумбочке, я поняла, что забыла ее в больнице.

Я ругнулась про себя. Без палочки я чувствовала себя голой посреди людной площади. Наверное, в средневековье меня сожгли без одежды, иначе откуда мне знакомо это чувство?

Злата всхрапнула, когда я накинула на себя халат. Челси укрылась одеялом с головой, а Маркова, раскрыв рот, обнимала подушку. Руки зачесались влить ей в горло мощную струю воды, но тут я вспомнила, что палочки-то нет — это прибавило решимости.

Ночью в Виридаре всегда стояла гробовая тишина. Я не боялась ни темноты, ни преподавателей, однако теперь у меня не было спасительного статуса старосты, так что стоило заранее продумать, что я здесь делаю в такой час.

Короткий коридор, ведущий в больничный покой, заканчивался единственной дверью, которую я тихо приоткрыла.

Послышался скрип, как будто нога попала на сломанную доску. Высматривая на полу надежные места, я сделала пару шагов, но скрип продолжался. Дверь кабинета Галины Львовны была плотно закрыла — скорее всего, она давно давила подушку.

Я услышала тяжелое дыхание, мне даже почудилось, что Никите снится плохой сон.

Но на самом деле он и не думал спать.

Глава 7. Верейский

— Я получила твою долбанную птичку, Верейский, — продолжила Маша, притворив за собой дверь. — И сожгла ее.

Никита наложил на комнату Варламовой пару заклятий.

— Ложись ко мне, — позвал он, и Маша, скинув халат, в одной длинной футболке забралась под одеяло.

— Ты в порядке, Верейский? — обеспокоенно спросила она, пытаясь заглянуть Никите в глаза. — У тебя вид, как будто ты не в кровати валялся, а мешки с навозом таскал.

— Почему именно с навозом? — поинтересовался он, и Маша фыркнула:

— Ты у Елизаровой научился игнорировать сам вопрос?

Никита посмотрел на нее в тусклом свете луны. Маша упрямо сжала губы.

— Почему тебя так это задевает? Но при этом тебе плевать на… кого я там трахнул на прошлой неделе?

— Потому что ты даже имени ее не помнишь. А Елизарова вообще ничего не сделала, чтобы… Ой, да отвали, Верейский. Ты меня зачем позвал? Вот и давай потрахаемся без душевных разговоров.

Никита приподнял задницу и стянул с себя пижамные штаны.

— Она вчера опять ебалась с Исаевым и опять пришла вся в синяках, — вкрадчиво сообщила Маша, снимая трусы.

Он рывком перевернулся и навалился на нее.

— В каких синяках?

Маша тихо рассмеялась и потянулась к нему бедрами.

— Трахни меня, тогда расскажу.

Злость придавала сил, кровать скрипела так, будто вот-вот развалится. Он видел собственные движения в темном окне, как в зеркале, и не узнавал себя. Маша стонала под ним, и Никита даже не пытался зажать ей рот — ему было плевать, если Варламова каким-то образом преодолеет заклятия и услышит их.

— Нравится? — шепнул он, медленно вынимая член и так же неспешно засаживая вновь — чтобы дать ногам передохнуть.

— Ты же знаешь, что да, — прошипела Маша.

— Хочешь еще?

— Я убью тебя, Верейский.

— Любишь меня?

Она уставилась на него, и Никита понимал, почему. Он никогда не задавал этот вопрос, но, кажется, знал на него ответ.

— Я люблю твой член, если ты об этом.

— Я не об этом, — небрежно сказал он и снова занялся ее дыркой.

Маша тяжело дышала, но не издавала больше ни звука. Никита оперся на подушку рядом с ее плечом, другой рукой придержал ее бедро и кинул взгляд в сторону кабинета Варламовой.

Он увидел огромные зеленые глаза, отпустил ногу Маши и остановился.

Мне привиделось, мелькнуло в голове, потому что я сейчас думаю о ней.

— Ева, — одними губами произнес Никита.

Сердце колотилось где-то в районе кадыка, член не опадал, было желание проигнорировать ее присутствие и продолжить, но он не мог и не хотел шевелиться. Как будто, замерев, можно было стереть из памяти последние двадцать секунд.

— Я… пожалуй, позже зайду, — еле слышно пролепетала Ева.

Никита смотрел на нее, и ему уже во второй раз за последнюю неделю захотелось сдохнуть.

— Елизарова? Ты какого хрена не спишь? — прошептала Маша, приподнявшись на локтях.

Ева явно не знала куда себя девать, но, узнав Машу, от неожиданности почти спокойно ответила:

— Я тут палочку вечером забыла.

Она попятилась, натолкнулась на косяк спиной, поморщилась от боли — и выскочила в коридор.

Никита смотрел на то место, где она стояла, и пытался унять дрожь. Маша выглядела растерянной — но не расстроенной.

— Я с ней… поговорю утром, — сказала она.

Никита заставил себя вернуться к их занятию.

Он перевернул Машу, поставил на четвереньки и быстро довел дело до конца.

— Ну, классно потрахались, — протянула та, напяливая трусы.

Никита рухнул на кровать, даже не подумав прикрыться. Он откинул волосы со лба и равнодушно сказал:

— Так