Ольге Неклюдовой в 1956 году. Необходимо уточнить, что это было не возвращение, а новое вхождение в литературные круги, поскольку, когда Шаламов вернулся в Москву, почти никого из его прежних знакомых уже не осталось в живых. Все отношения, кроме не очень обширных лагерных связей, были новыми для писателя. Для литературного мира Москвы он был человеком почти неизвестным, представителем волны, пришедшей в советский мир из лагерей после XX съезда и реабилитации. Журналистский опыт Шаламова описан в статьях А. Гавриловой «Работа Шаламова в журнале „Москва“ в 1956–1958 гг.» и «…Сыграл огромную роль в истории советской литературы» [Гаврилова 2013а; Гаврилова 2013б]. Рассмотрение и расширение этого сюжета позволит нам прояснить и круг интересов и чтения Шаламова в этот период.

В 1957 году Шаламов начал работать внештатным корреспондентом в журнале «Москва», где публиковал заметки «общекультурного характера» в рубрике «Смесь» и свои стихи, по словам самого Шаламова – отцензурированные «стихи-калеки». Биограф Шаламова Валерий Есипов сообщает об этом периоде как о вынужденной изматывающей работе, которой, однако, Шаламов был доволен:

А устроиться на работу в журнал «Москва» помог его старый и верный товарищ еще по 1920-м годам Яков Грозденский, у которого в редакции работал ответственным секретарем друг его детства писатель П. Подлящук. Несмотря на нищенский гонорар внештатника, Шаламов был доволен, ведь за время работы в «Москве» он опубликовал здесь пять своих стихотворений («Ода ковриге хлеба», «Шесть часов утра», «Ветер в бухте», «Сосны срубленные», «Память» – Москва. 1958. № 3), ну и больничный лист за пребывание в Боткинской больнице ему оплатил по ходатайству журнала Литфонд [Есипов 2102: 235].

Удовлетворение от этой работы могло быть связано с тем, что после принудительного физического труда на Колыме и работы на торфоразработках в Калининской области Шаламов был занят интеллектуальным трудом, снова, как в 1920-е годы, посещал Ленинскую библиотеку, а также с тем, что его наконец печатали.

Стихи из «Колымских тетрадей» также появились в 1957 году – в журнале «Знамя» (№ 5). В «Москве» Шаламов публиковался как под своей фамилией, так и под псевдонимами: В. Тихонов и В. Ш. За недолгий период работы в «Москве» Шаламов выпустил несколько важных очерков, которые расширяют представление о масштабах и направлениях его размышлений. Первый – «Адресная книга русской культуры». Изначально очерк готовился как комментарий к гравюрам известного художника, художественного редактора издательств «Искусство», «Молодая гвардия» А. И. Мищенко. С одной стороны, это довольно обстоятельная (12 полос) «экскурсия» по литературным местам Москвы – Москвы Тредиаковского, Ломоносова, Пушкина, Грибоедова, Чехова и так далее. Каждый адрес сопровождается подробным комментарием, цитатой, с ним связанной (можно представить объем работы, проделанный вологжанином Шаламовым, год назад вернувшимся из лагерей, да и до этого жившего в Москве не так долго). С другой стороны, писатель пытается создать литературную карту Москвы, которой до этого не существовало и о необходимости которой прямо говорит в заключении:

Нам кажется, что должна быть создана литературная карта Москвы. Не обычным экскурсионным справочником, а массовым, дешевым, умещенным на газетном листе изданием с приложением лишь кратчайших сведений без всяких комментариев должна быть эта литературная карта. Не только школьникам всего Союза пригодилась бы она, но всем людям, которые любят литературную историю города. Вряд ли встретятся большие трудности в издании подобной карты [Шаламов 1957б: 220].

«Адресная книга» – новый документ, подтверждающий то, что В. Шаламова волновала не только «лагерная» тема: писатель много работал над изучением истории культуры и литературы, что позже отразится в десятках очерков и эссе. «Адресная книга» была хорошо воспринята в редакции, о чем свидетельствует фрагмент переписки главного редактора «Москвы» Н. Атарова и П. Подлящука:

Н. С. Атарову

Прошу ознакомиться с текстом В. Шаламова к гравюрам Мищенко. На мой взгляд, требуется несколько успокоить начало и конец, а сделано добротно.

П. Подлящук

Отличный материал! За него нас поблагодарят читатели! Готовить срочно в № 5 силами отдела очерка. Обеспечивать консультацию точности. Успокаивать по крит. замечаниям нет надобности – ведь если сейчас, при таком строительстве в Москве не выкроят для мемориальных музеев 2–3 тысячи кв. м. – то когда же? Надо оставить критику!

Н. А.

PS И надо договориться с Мищенко о Москве композиторов и ученых.

Н. А. [Гаврилова 2013а]

Другой значимый текст, опубликованный Шаламовым в журнале «Москва» в 1958 году, – статья «Первый номер „Красной нови“». Первый номер литературно-художественного и научно-публицистического журнала «Красная новь», учрежденного Лениным и Горьким, вышел в 1921 году и был важнейшей вехой в истории литературы 1920-х годов. Воронский, руководивший журналом, фактически создавал новую советскую литературу – отыскивая молодых писателей, осознанно принимавших Октябрьскую революцию. По воспоминаниям Всеволода Иванова,

Воронский ходил из кружка в кружок, сидел на обсуждении, а затем выспрашивал слушателей – кого из молодых писателей они считают наиболее талантливым? Писатель, набравший наибольшее количество одобрительных отзывов, получал от него предложение публиковаться в «Красной Нови» [Иванов: I, 63].

Дома у Воронского собирались все самые значимые писатели и поэты 1920-х: Есенин, Пильняк, Бабель, Иванов, Зощенко, Пастернак и другие. В работе «Дом правительства» Ю. Слезкин называет Воронского вдохновителем и диктатором советской литературы 1920-х:

В течение двух лет Воронский был верховным издателем, вдохновителем, диктатором и пропагандистом советской литературы. Его работа состояла в отделении зерен от плевел и выращивании здоровой поросли. «Политическая цензура в литературе, – писал он о своей первой задаче, – вообще очень сложное, ответственное и очень трудное дело и требует большой твердости, но также эластичности, осторожности и понимания». Как он объяснял Замятину: «За это мы платили кровью, ссылками, тюрьмами и победами, ведь было же время, когда мы вынуждены были молчать… пусть помолчат теперь «они» [Слезкин: 261].

Воронский был автором новой, подлинно марксистской теории литературы, опиравшейся на Белинского, Плеханова, Фрейда и Бергсона. Литература – это не орудие классовой борьбы, а способ познания мира. Воронский не видел в этой теории противоречия с диктатурой пролетариата, считая, что Лениным двигало то же, что должно двигать и писателями, – вдохновение. Это привело к конфликту с «пролетарскими» писателями и Серафимовичем.

Для Шаламова было важным напомнить о том времени, когда в культуре и литературе происходили дискуссии, высказывались разные точки зрения, имела место борьба мнений и позиций. Уже к началу 30-х годов дискуссии были прекращены, а литературные группы разогнаны. А. Воронский был расстрелян в 1937 году. Шаламов, по сути, попытался реконструировать историко-культурные и литературные процессы 1920-х годов, о которых несколько десятилетий государство предпочитало не вспоминать:

Наверное, нет и не было в Советском Союзе писателя, для которого выход первого номера первого литературно-художественного журнала отмечен был