– Что ты здесь делаешь? – процедила Анна, теряя всякое самообладание.

– Жду вас, очевидно, – ответила та спокойно.

– Дождался.

– Вам письмо. От моего герцога.

Мишель протянула конверт, который Анна тут же выдернула из её пальцев.

Первым порывом Анны было швырнуть письмо в огонь, и она уже шагнула к камину, когда Мишель окликнула её.

– Это было бы опрометчиво, – сообщила та, и в глазах Мишель Анна увидела отражение собственной злости.

– Опрометчиво являться ко мне без спроса! – отрезала она.

Мишель промолчала.

Анна, успокоившись чуть-чуть, всё же вскрыла письмо и пробежала глазами по строчкам.

«Моя дорогая Анна!

Абсолютно неожиданно этой долгой холодной зимой ваш образ стал для меня источником света и тепла. Вам будет трудно поверить, как много значила для меня наша с вами встреча, и как много значит встреча, которую вы обещали мне весной.

Я никогда не любил и никогда не говорил о любви – мне всегда казалось, что это чувство выдумали старухи, которых так и не взяли под венец. Теперь я, кажется, знаю, что это не выдумка.

Впервые в жизни я думаю о ком-то и боюсь, что она не думает обо мне. Эта девушка – вы.

Вы не покидаете моих мыслей ни днём, ни ночью. Я так много должен был сказать, но наша встреча была так коротка, и я, наверное, произвёл не лучшее впечатление своими выходками – но мне нужно было привлечь ваше внимание, а у меня вряд ли получилось бы сделать это иначе.

Не сердитесь на меня. Я готов всё исправить. Я не буду торопить вас и давить на вас, но мне необходимо увидеться с вами и попытаться ещё раз.

Вы дали согласие на свой визит, предупредив, что он ничего не будет значить для вас – и хотя мне стоило бы разозлиться, я рад, что этот визит всё же состоится. Однако мы с вами не обговорили время, условившись лишь о месте.

Вы были абсолютно правы, неосмотрительно было бы встречаться у меня, на глазах у всех тех людей, что жаждут использовать и меня, и вас для собственного возвышения. Кроме того, я могу понять, что для вас может показаться слишком скорой и опасной необходимость приехать в замок того, кто враждует с вашим покровителем.

И всё же я хочу увидеть вас, и вот вам моё предложение: на побережье Ле фонт Крос есть небольшая усадьба моего прадеда по материнской линии, о которой не знает никто, кроме меня. Там же располагаются лечебные источники, куда вам будет достаточно легко отпроситься у короля.

Я закончу свои дела дома и готов приехать в Ле фонт Крос, как только у вас появится возможность навестить меня там. Выбор времени за вами. Я предпочёл бы увидеть вас как можно раньше, но эти места очаровательны весной, и если мы с вами отложим встречу до апреля, то, поверьте, вы не пожалеете о том, что потратили время на эту поездку. Я покажу вам места, где Карл Великий впервые ступил на нашу землю, а Феодора Анжуйская протянула ему руку для поцелуя.

Я буду ждать вашего ответа, Анна, но не затягивайте слишком долго. Потому что отсутствие ответного письма я могу счесть отказом, а отказа я не приму».

Анна швырнула письмо в огонь и повернулась к Мишель.

– Передайте своему герцогу, что я не приеду. Ни сейчас. Ни весной. Никогда.

Виктор сходил с ума. Иного объяснения происходящему герцог дать не мог.

Всё стало ему безразлично, и сосредоточиться на экспансионистских планах Мишель удавалось с трудом.

Если бы Виктор был чуть внимательнее, а разум его немного яснее, он обнаружил бы, что Мишель проявляет к предстоящему покушению интерес куда больший, чем можно было бы ожидать от случайной участницы интриги. Они не стали говорить о намеченном плане никому – ни родственникам Виктора, ни Фергюсу, первому опекуну Мишель, ни даже тем из соратников герцога, кто мог бы помочь Виктору подобраться к королю. Всё происходящее оставалось между ними двумя, и чем дальше Виктор уходил в размышления о том, насколько неправильным было бы втягивать в дело девушку с глазами цвета тумана, тем больше Мишель старалась убедить его в том, что Генрих должен быть убит. Часами, пока они охотились или просто прогуливались верхом, Мишель могла рассказывать ему о злодействах короля, особый упор делая на то, как были преданы соратники Генриха II, а затем и воины Кариона, отправленные на войну с Ганолой.

Виктор слушал молча и всё более погружался в свои мысли. Всё происходящее кругом напоминало ему Анну, и он сам не мог раскрыть тайну этого неожиданного помешательства.

Анна была красива, но Виктор видел много красивых девушек. Он не был монахом и даже от Мишель не скрывал, что при случае может зажать в углу хорошенькую служанку. Внешность позволяла Виктору легко получать всех, кого он хотел увидеть в своей постели, а упорство и уверенность в победе, подкреплявшие её, делали успех герцога неизбежным.

Виктор допускал мысль, что Анна заинтересовала его именно тем, что осталась неприступной, но едва подумав об этом, тут же отмёл бестолковое предположение. Виктор привык быть честным с собой и отчётливо понимал, что Анна врезалась в его мысли задолго до того, как успела показать свой резкий нрав. Он видел её всего дважды, но в силу того, что между двумя этими встречами прошло больше месяца, успел придать каждой секунде такое множество значений, какое те не могли иметь в силу того уже, что были секундами, а не днями или часами.

Раз за разом пытаясь понять причины собственного безумия, он обращал внимания на то, что ещё во время свадьбы, вопреки себе и своим привычкам, заметил ни тело, и ни губы, а взгляд и небрежную позу Анны – холодные и наполненные смутной тоской рассветных сумерек.

Затем уже он думал о том, как вынудил Анну покинуть апартаменты, и как в их последней беседе холодность и безупречное воспитание девушки мешались с детским любопытством и чистотой существа, никогда не знавшего нравов двора. Само это сочетание было абсурдно, потому что Виктор знал, кем была баронесса и чем заработала своё место при короле. И в то же время Виктор никак не мог поверить, что молодая леди, которую он успел увидеть так близко, была всего лишь дорогой куртизанкой и не имела никаких талантов, кроме разве что красоты и умения прислуживать в постели. Мысли о последнем заставляли твердеть пах герцога, но в то же время казались крамольными. Нет, он соврал бы, если бы сказал, что попросту хочет испытать этот талант на себе, так же, как ложью было бы утверждение, что он этот талант не хочет испытывать вовсе. Просто от Анны Бомон ему хотелось большего. Хотелось узнать, что за тайна скрывается в сумерках её глаз.

Несколько раз Виктор думал над письмом к Анне, но каждый раз вышвыривал исписанный листок в огонь, потому что слова, начертанные на бумаге, казались ему самому глупыми и наивными, а он не хотел прослыть перед Анной влюблённым дураком. Впервые в жизни он не мог решиться сделать то, чего хотел, и от этого злился, а от злости становился грубым и жестоким, так что слуги прятались от него по углам, а Мишель ластилась так, что Виктор переставал верить в её лестные слова и покорные ласки.