— Войди сам, — попросила она, расставив ножки шире. — Пожалуйста!

— Терпи, плохая девочка! — я был беспощаден, играя с ее кисой, вынимая пальцы и потирая ими набухший бугорок в ее щелочки.

И когда Айлин начала вздрагивать и постанывать, я направил в лоно твердого точно камень воина. Она выгнулась, кусая зубками мою ладонь, а я начал двигаться в ней поначалу неторопливо, вынимая член почти полностью и неотвратимо погружаясь в ее мокрую, такую отзывчивую, узенькую норку. С каждым толчком худенькое тело госпожи Синицыной вздрагивало с нарастающей амплитудой. Из груди моей школьной подруги вырывались, резкие, шумные выдохи. Она запрокинула голову, тряхнув розовыми волосами и застонала уже вовсе не тихонько. Виляя бедрами, она все решительнее двигаясь мне навстречу. Оргазм накрыл Айлин так неожиданно, что я даже не успел закрыть ей ротик, хотя предвидел такое безобразие.

Она вскрикнула. Вскрикнула слишком громко. И забилась на моем члене, судорожно сжимая его в горячей норке. Через несколько мгновений до меня донеслись голоса со стороны площадки, где прошлый раз мы бились с Сухровым. Голоса появились как раз в тот миг, когда я, вдохновленным сотрясениями своей подруги, был в полушаге от чудесного взрыва.

— Там кто-то!.. — послышался хрипловатый голос.

— Девка голосит. Дрыгают ее что ли, — отозвался второй.

Я крепко сжал Айлин и кончил. Она часто дышала, все еще продолжая вздрагивать. Семя густыми струйками стекало по ее ножкам. Все было так остро, так волшебно, что хотелось продлить эти мгновения хотя бы еще на пару минут. Одновременно, разум брал верх над телом, и я понимал, что нам как можно скорее, нужно исчезнуть с этого места. Хотя бы попытаться спрятаться в дальнем углу сада. Благо в этом мире весна в Подмосковье куда теплее и зеленее, чем в том, который я не так давно покинул, точно мы не центральной России, а на южных землях под Краснодаром. Здесь на сирени и черемухе уже распустились юные листочки, отчего сад был одет яркой зеленью.

— Идем, — я потянул Синицыну за руку.

— Ой! — она чуть не упала — ноги запутались в упавших трусиках.

Я ее подхватил, уводя дальше за кусты сирени и говоря себе:

«Астерий, ты сделал глупость! Огромную глупость! И очень приятную!».

То, что нас заметит маг или тот другой из банды Варги, меня не то чтобы пугало, просто такой поворот стал бы нежелательным. Возможно, они не знают, как выглядит граф Елецкий, ради которого завтра здесь и затевается весь этот спектакль. И если не знают, то могут подумать, будто неизвестный парень просто завел в глухое место девушку, чтобы подрыгаться. Но в любом случае попадать им на глаза не стоило. Лучше не давать им понять, что я тоже имею свою хитрость.

И тут я вспомнил: «Боги! А наши сумки⁈». Ведь они остались там, возле перевернутых ящиков под березой. Приятели Варги могли не заметить брошенные вещи сразу. Но если эти двое, привлеченные голосом Айлин, сунутся в сад, то скорее всего будут проходить мимо школьных сумок. Призвать на помощь лазутчика, чтобы отвлечь этих парней — неважная идея, потому как вилпра неспособна оказать на материальный мир заметного влияния. Она не сможет издать звуки, не сможет шевельнуть кусты и захрустеть ветками… Мысли пронеслись вихрем, и тут же на ум пришла вполне годная идея.

— Будь здесь, — сказал я Айлин. — Сиди очень тихо.

— Дай платок, — шепотом попросила она. — Мой в сумке.

Я достал свой из заднего кармана джанов и вложил в ее ладошку. Сам стал пробираться в восточную часть сада. Заметив, тех двоих, появившихся в начале тропы, я пригнулся и, выставив вперед ладонь правой руки, нанес слабый кинетический удар, пуская его широкой волной. Кусты черемухи недалеко от изгороди, шевельнулись, затрещали, словно через них пробирается какой-то боров. Для верности я нанес более акцентированный удар по изгороди, с треском ломая несколько штакетин. Как и ожидалось, двое посланцев Варги заметили, что в дальнем крае сада происходит нечто странное. Возбужденно переговариваясь, они направились туда.

Осторожно и тихо я вернулся к Айлин и подал ей знак следовать за мной. Не знаю, заметили нас или нет, но мы добрались до своих сумок, схватили их и побежали из двора. Скорее всего те двое увидели нас. Но увидели с большим опозданием и вряд ли кто-либо из них, глядя в спины двум удаляющимся фигурам, мог определить, что со двора убегает сам граф Елецкий.

Мы бежали долго. Остановились лишь в проулке, выходящем на Елисеевский. Там я резко повернулся, поймал в объятия подотставшую Айлин и расхохотался.

— Люблю тебя! — госпожа Синицына тоже затряслась от смеха. — Как здорово все вышло! Только теперь на мне нет трусиков!

— Куплю тебе новые, — пообещал я, подумав, что это отличный повод погулять с Айлин по магазинам. — Можно съездить в воскресенье на Тверскую.

— Да! Очень хочу! — согласилась она, и мы неторопливо зашагали в сторону школы.

Проводив Айлин, я быстрым шагом направился к своему дому. Свернул за угол возле продуктового магазина и увидел, как от нашего особняка отъезжает скоростной эрмик. Новой, явно дорогой модели. У меня возникли опасения: уж не баронесса Евстафьева приехала и снова дожидается меня. Я был не против видеть ее и даже принять участие в праздновании столь важного события в жизни госпожи Евстафьевой, о котором она сообщила мне на эйхос. Не против, но только не сегодня. Я и так потерял много времени в Шалашах. День стремительно таял, а мне предстояло сделать еще так много.

К счастью, опасения, что я сейчас столкнусь с Талией, оказались напрасны. Вместо баронессы меня ждала посылка от графа Голицына: большая коробка из прочного картона с заклеенной крышкой, которую украшала солидная печать с имперским гербом и надписью полукругом: Директория Перспективных Исследований, московское отделение, и ниже мелкими буквами адрес и еще какая-то бесполезная для меня информация.

— Ваше сиятельство, это вам! — дворецкий приподнял явно нелегкую коробку. — Из самой Директории! — важно добавил он. — Куда прикажете отнести?

Мама, видно тоже осведомленная о посылке от Жоржа Павловича, смотрела на меня с улыбкой одобрения, так редко появляющейся на ее лице красивом и молодом лице. Вот такой Елену Викторовну я особо люблю.

— Еще письмо, — добавила графиня, протягивая конверт.

Странно, что она не успела его вскрыть — печать была цела. Как же непохоже на маму, всегда влезающую в мои дела.

— Максимыч, давай это в подвал, — я кивнул было в сторону лестницы, сходящей в мой тренировочный зал, но тут же передумал: — Хотя нет. В комнату! В мою комнату! Постараюсь сегодня с этим разобраться.

Если в коробке были первые, собранные инженерами Голицына, схемы, то я просто в шоке от той стремительности, с которой Жорж Павлович взялся за наше общее дело. И несколько меня удивила странность: письмо. Обычное письмо на бумаге, запечатанное сургучом. Почему не сообщение по Всеимперской сети или на эйхос? Поскольку я обеденное время давно прошло и голод грыз меня сильнее любопытства, я решил начать с обеда. Взял у мамы письмо, чмокнул ее в щечку за доброту и направился в столовую. У дверей, едва не столкнувшись с пышной грудью Надежды Дмитриевны, как раз выплывавшей из столовой, сказал:

— Перекусить что-нибудь, Надежда Дмитриевна. Как волк голодный!

— Конечно же, Александр Петрович, — служанка тут вернулась в столовую, и направляясь на кухню, громко распорядилась: — Ксения! Скорее его сиятельству обед! Давай поторопись!

Там зазвенела упавшая на пол крышка, брякнула кастрюля, послышалась возня, потом торопливые шаги:

— Вам на первое борщ или лапшу, ваше сиятельство? — с кухни выглянула Ксения.

Нет, честное слово, она не страшненькая. Да, она девушка полная — пышнее Талии Евклидовны. И она конопатая, ротик ее всегда выражает глуповатую улыбку, а карие глаза полны восхищением непонятно чем: то ли мной, то ли этим забавным миром в целом. Но при всей этой несуразице, есть в ней много привлекательного.

— А давай-ка борщ, — решил я, улыбнулся ей в ответ, выслушал перечень вторых блюд и выбрал ростбиф с тушеными овощами.

Когда я доедал борщ, как всегда, великолепный на вкус с перчиком и ломтиками разваренного мяса, Ксения подала ростбиф, и мне захотелось попроказничать. Может быть столь игривое настроение было навеяно, веселым случаем в Шалашах. Свежим воспоминанием, как мы убегали оттуда с Айлин, а потом тряслись