— Меня, ваша светлость, это почему-то не удивляет, — отозвался Мэтьюс со всей язвительностью, какую мог позволить себе в разговоре с правителем планеты.

— Так ведь это потому, что вы меня хорошо знаете! Знай вы меня похуже, клюнь вы на политическую рекламу, в которой имиджмейкеры расписывают меня совсем не таким, каков я есть, вы бы, небось, удивились. Разве не так?

Мэтьюс одарил своего монарха неодобрительным взглядом, но, учитывая то, что поблизости дежурили двое солдат, от ответа воздержался: не стоит говорить нелицеприятные вещи в присутствии нижних чинов. Правда, если бы постороннее присутствие ограничилось оберегавшим спину Протектора широкоплечим личным гвардейцем, Мэтьюс отмалчиваться бы не стал.

Майор Райс был личным телохранителем Протектора более десяти лет — с того времени, как при попытке переворота Маккавея погиб его предшественник. Одной из причин, побудивших Протектора остановить выбор на Райсе, стали легкость характера и общительность последнего. Правда, при всем своем пресловутом веселом нраве до зачисления в дворцовую службу безопасности Роберт Райс, известный приятелям по пока неизвестной Мэтьюсу причине под прозвищем «Живчик», был старшим сержантом Псов Орбиты. Псами Орбиты, или официально 5019-м батальоном особого назначения, именовалось элитное подразделение, специальный батальон, превышавший по численности полностью укомплектованный полк грейсонской морской пехоты. После того как Протектор чудом избежал гибели, руководство дворцовой службы безопасности решило, что государю требуется настоящий сторожевой пес, и лучшей кандидатурой на эту должность сочли «Живчика» Райса. Мэтьюс подозревал, что слегка седеющий рыжеволосый ветеран принял неожиданное предложение не без колебаний. Но когда принял, с колебаниями было покончено. Долгая, безупречная, сопряженная с риском для жизни служба в сочетании с особенностями характера сделали его подходящим телохранителем для столь неисправимо непредсказуемого подопечного, каким был Бенджамин Девятый. А на данный момент важнее было другое: от своего главного телохранителя Протектор не имел никаких секретов, и Райс знал его слишком хорошо, чтобы неверно истолковать какое бы то ни было высказывание Мэтьюса.

Почувствовав, что Протектор все еще смотрит на него с Ухмылкой, гранд-адмирал встряхнулся.

— Позволю себе заверить вашу светлость, — сказал он с демонстративной почтительностью и преувеличенной куртуазностью, — что какой бы услуги вы от меня ни потребовали, ее выполнение будет для меня высочайшей честью и удовольствием.

— Побил меня моим же оружием! — с восхищением сказал Бенджамин. — Растете на глазах, Уэсли!

— Благодарю, ваша светлость, — отозвался Мэтьюс, и его карие глаза наконец блеснули.

В это мгновение мягко прозвучал гонг, и Уэсли поднял глаза на вмонтированный в стену холла дисплей. Объявлена десятиминутная готовность к приему военного шаттла. Брови адмирала поднялись: они явно собрались здесь, чтобы встретить этот шаттл, но зачем? Каким-то образом Протектор знал о том, кто (или что) находится на борту одного из военных шаттлов, а главнокомандующий не знал! Но главное, какого черта Бенджамин без конца ухмыляется?

Почти неодолимое любопытство едва не заставило Уэсли задать вопрос, но он вовремя прикусил язык. Нет, упрямо сказал себе гранд-адмирал, вновь обращая взгляд к бетонированной посадочной площадке, такого удовольствия он Протектору не доставит!

Бенджамин еще несколько мгновений не спускал с него взгляда, и, подавив смешок, тоже повернулся к прозрачной кристаллопластовой стенке.

Несколько минут прошло в молчании, а потом ярко-голубое утреннее небо карандашной линией прочертил тянувшийся позади поблескивающей бусинки шаттла белый инверсионный след. Быстро увеличиваясь в размерах, бусинка превратилась в некое подобие крылатого наконечника стрелы. Мэтьюс с профессиональным одобрением проследил за безупречным заходом пилота на посадку. Шаттл уравновесился на опорах, из открывшегося люка спустился трап, и Мэтьюс с трудом заставил себя не подскакивать от нетерпения.

В конце концов, у него и правда дел по горло, так что как только эта нелепая церемония закончится, он постарается вернуться…

Мысли его оборвались, карие глаза расширились, изумленно уставившись на высокую стройную фигуру в точно таком же, как у него, синем адмиральском мундире. Внутренний голос завопил, что глазам верить нельзя, ибо того, что он видит, просто не может быть. Лишь одна женщина на Грейсоне имела право носить мундир полного адмирала. Лишь одна женщина на Грейсоне появлялась повсюду с шестилапым кремово-серым древесным котом. Но эта женщина была мертва уже более двух стандартных лет. Так что же…

— Я ведь не просто так решил, что не стану извиняться, — сказал, обращаясь к своему главнокомандующему, Бенджамин Девятый, и на сей раз его мягкий голос звучал совершенно серьезно. Мэтьюс перевел на него растерянный взгляд, и Протектор улыбнулся. — Может быть, чуточку поздновато, но лучше поздно, чем никогда. С Рождеством вас, Уэсли.

Мэтьюс снова повернулся к окну, все еще пытаясь разрешить для себя неразрешимую проблему. Похоже, что некоторые из солдат и гвардейцев испытывали те же чувства: изумление и неверие оказались так сильны, что они, забыв о профессиональном самообладании, во все глаза таращились на рослую женщину с короткими вьющимися волосами. Гранд-адмирал знал, что и сам таращится точно так же, но ничего не мог с собой поделать. Впрочем, он уже чувствовал, как тающие сомнения уступают место восторгу неимоверной силы — казалось, сами кости вот-вот застучат, словно кастаньеты.

— Я знаю, как много значила она для вас и для всего флота, — тихонько продолжил стоявший рядом Бенджамин, — и поэтому просто не мог не подарить вам это мгновение.

— Н-но — как?! Я хочу сказать, мы все знали, и в новостях…

— Уэсли, я сам пока еще не в курсе. Более двух недель назад мне переслали депешу со звезды Тревора, а после того, как «Харрингтон» вышла из гипера и направилась в систему, я получил шифрованное послание от нее самой — но, к сожалению, никаких подробностей там не сообщалось. Было самое главное: она жива. По моему мнению, ей и Иуде следовало сначала связаться с вами, а не со мной, но она предпочла выступить не в качестве адмирала, а в качестве землевладельца. В чем, возможно, совершенно права: политические последствия ее возвращения следует учитывать в первую очередь. Что же до подробностей… так ли уж они важны?

Протектор говорил тихо, но его глаза, устремленные на направлявшуюся к лифту однорукую женщину, сопровождаемую майором в зеленом мундире лена Харрингтон, полудюжиной офицеров и коренастым главстаршиной Королевского флота.

— Имеет ли значение хоть что-то, кроме того, что она в конце концов вернулась домой?

— Нет, ваша светлость, — так же тихо откликнулся Мэтьюс и, глубоко вздохнув (ему показалось, будто вздох продолжался целый час), повторил: — Нет. Ничто другое значения не имеет.

* * *

Выйдя из лифта, Хонор Харрингтон собралась было вытянуться по стойке «смирно», но Бенджамин Мэйхью шагнул ей навстречу, заключил в объятия и сжал с медвежьей силой, удивительной для столь худощавого человека. Здоровый глаз Хонор расширился: было неслыханно, чтобы грейсонский мужчина даже прикоснулся к незамужней женщине, не говоря уж о публичных объятиях с риском переломать ей ребра. Более того, ни один воспитанный грейсонец не стал бы обнимать на людях даже собственную жену. Но потом удивление растаяло, эмоции Протектора захлестнули ее, и Хонор в ответ обняла его единственной рукой. Наверное, ей не следовало этого делать, хотя инициатива и принадлежала Бенджамину, но в этот момент он был не Протектором, из рук которого десять лет назад она получила свой лен. Сейчас он был другом, оплакавшим ее смерть, а теперь ставшим свидетелем воскрешения, так что ему было плевать на строжайшие предписания церемониала, до мельчайших подробностей определяющие поведение Протектора.