принадлежат всегда той деревни помещику», откуда призывался в полк новобранец. Интересно, что и жена солдата, была ли она приведена им из родной деревни, города, вышла ли замуж уже за воина, попадала в зависимость от полкового командования и получала социальный статус «солдатская жена». Такая женщина уже не имела права распоряжаться своей судьбой как ей заблагорассудится. Нет, она могла, безусловно, подыскивать себе место проживания вне полка, но только с разрешения командира полка и с некоторыми оговорками: «Не только солдатские, но и штаб-, и обер-, и унтер-офицерские жены, — говорилось в «Инструкции пехотного полка полковнику» 1764 года, — при полку имеют в тех же квартирах жить, где их же мужья, а нижних чинов жены (кроме тех, кои из дворян) без позволения и паспорта полкового отходить или инде где жить не могут. А пропитание должны иметь с мужьями, своими трудами, работою и ремеслом; а буде которая солдатская жена пожелает с воли мужа своего идти или жить в другом месте, кроме полковых квартир, и пропитание иметь своими трудами, таковым от полка давать паспорты с прописанием, какого мужа жена и куда отпущена».

В архивных делах встречается масса просьб нижних чинов артиллерийского полка к командирам о выдаче их женам паспорта на год «для прокормления своею работой». В просьбах указаны «паспортные» данные и еще приметы отправлявшихся на заработки женщин. Неизвестно, правда, насколько, полно удовлетворялись такие просьбы. Во всяком случае, в 1783 году был предан военному суду полковой писарь Андриян Дмитриев, изготовивший фальшивый паспорт для жены карабинера, которой, как видно, в просьбе отказано было.

Получив паспорт, солдатские жены могли идти куда угодно, но если они имели мальчиков и уводили их с собой, то в документе делалась соответствующая запись, и не позднее семилетнего возраста ребенка мать была обязана привести его в полк для определения в школу. Таким образом, наличие паспортной системы, заведенной еще Петром Великим, содействовало организации надзора государства за личностью, подчинению ее интересам державы.

В инструкции полковнику говорится о том, что всякий должен содействовать возвращению мальчиков в полк. В том случае, если матери, не желая возвратить полку детей, пытались их укрыть, то на них распространялись такие же репрессии, как и на тех, кто прятал беглых крепостных. Доносителям же полагалась награда — 10 рублей, большая по тому времени сумма.

Если все же малолетним удавалось спрятаться от посягательств полка так надежно, что их не находили до пятнадцатилетнего возраста, то невозвращение их в полк рассматривалось уже как дезертирство и каралось со всей строгостью воинского законодательства. Можно все-таки предположить, что не сами мальчики были повинны в неявке для обучения в школе, — трудно представить сознательный протест к учению или к солдатской службе, что ждала их в будущем. Скорее всего, пытались уберечь их от солдатской службы матери, познавшие «прелести» воинской жизни, а также не желавшие разлучаться со своими детьми.

Без всякого сомнения, попытки укрывательства мальчиков имели место, поэтому полковое командование было заинтересовано в постоянном проживании жен и детей солдат в местах квартирования воинской части. Но как существовать этим женщинам, на что? Вот для этого-то и советовала инструкция полковнику подыскивать для них работу в пределах полка. Решалось сразу несколько задач: не разбегались по сторонам потенциальные солдаты и при помощи умелых, привычных женских рук наводился порядок в полковом хозяйстве. А женщинам можно было поручить многое! Здесь шитье и стирка для солдат белья, вязание чулок, шитье палаток, чехлов для них, штиблет и еще масса разных бытовых услуг, «в чем они, говорила инструкция, довольное пропитание иметь будут, получая надлежащую плату, и по другим местам разбродиться причины иметь не могут». Так фактор личной материальной заинтересованности влиял или мог влиять на настроение, физическое состояние солдата середины XVIII века и даже на процесс пополнения армии квалифицированными кадрами.

Могло случиться и так, что у малолетки, еще не определенного в школу, погибал отец и умирала мать. В этом случае сироты отдавались на воспитание солдату, зарекомендовавшему себя до-квартире, или же, раскошеливаясь, делился своей жилплощадью с другими.

Интерес представляют сведения о постройке личных домов в петербургской артиллерийской слободе. Крайняя стесненность тех, кто стрелял из пушек и их изготовлял, вынудила командование артиллерийского ведомства поторапливать офицеров и всех желающих с постройкой своих «светлиц». Кроме предоставления личных домов для бесплатного постоя домовладельца обязывали мостить дорогу напротив своей квартиры или за мощение «заплатить сполна, ибо те дворы имеют они владеть вечно». Но и на этом требования к частным хозяевам не кончались: они были вынуждены вносить деньги на фонари, освещавшие примыкавший к дому участок дороги.

Служители, имевшие низкие денежные оклады (до 20 рублей в год), от постройки собственных домов освобождались. На них также не лежали другие «уличные» обязанности. Те же, кто собирался заводить свой дом, подавали заявку-прошение в Канцелярию главной артиллерии и фортификации, а та, в свою очередь, списывалась с Санкт-Петербургской комиссией от строений, помогавшей определить место, дававшей рекомендации по постройке, включая и определение внешнего вида дома. В 1739 году поручику Демидову отвели в артиллерийской слободе, которая в то время размещалась в районе нынешнего Литейного проспекта, участок 25 на 16 саженей[6]. Однако еще до начала строительных работ ему нужно было представить в Комиссию проект, и «как оной чертеж в той комиссии опробован будет, тогда строить ему по тому чертежу».

Но далеко не все артиллерийские офицеры могли с легкостью найти средства для строительства собственного дома. Так, прапорщик Арестов, проживающий на постое, собрался строить дом, объясняя свое намерение тем, что «без своего дворишка он претерпевает великую нужду». Однако у прапорщика, чей оклад был невысок, наличных денег для осуществления задуманного не имелось, и он просил выдать ему вперед жалованье за треть года. С такой же просьбой обращался к начальству и провиантмейстер князь Юсупов. И если в это время офицеры приступали к постройке по личному желанию, то с 1739 года их желания уже не требовалось — обзаводиться своими дворами стало их обязанностью.

Но, став домовладельцем, офицер (или другое лицо, сумевшее собрать на постройку дома деньги) не обладал правом на продажу или заклад своего строения кому-либо, кроме людей той войсковой части, к которой он принадлежал. Дома не могли отдаваться и внаем на срок больше года. Домовладелец, переходя в другой род войск или даже полк, оставляя службу совсем, был обязан уступать все постройки только своим однополчанам и за половинную цену. Но случалось так, что и на таких льготных условиях дом не покупался, тогда через полгода при помощи