но зато потом я долго смеялся. В общем, научись делать так, чтобы в любой ситуации было смешно и в целом не относись к себе слишком серьёзно — это здорово помогает не загоняться.

— Спасибо, теперь и мне есть о чём подумать, а сейчас, пожалуй, пойду спать, — благодарно выдохнул что-то осознавший Майозубов.

— Думаю, и нам пора, Мухтар уже точно нагулялся. Новые знакомые дошли до кирпичного дома, пожали руки и расстались.

Аристарх понял, что дико устал и хотел одного — упасть в постель и проспать до двенадцати часов следующего дня. «В любой ситуации должно быть смешно», — размышлял он, понимая, что ему в последнее время было и странно, и страшно, и напряжно, но никак не смешно, хотя он воочию наблюдал целующихся Ельцина и Чубайса, что, если разобраться, тот ещё угар. Возможно, мудрое провидение послало любопытный глюк, как подсказку, усмехнулся про себя Аристарх, после чего вошёл в квартиру, умылся, не раздевшись упал на кровать и уснул.

Утро следующего дня случилось до зевоты серым, но капельку потеплело, а дотошный термометр показывал минус пять градусов. Майозубов попил апельсиновый сок и нехотя поплёлся в ванную, принять душ. От вчерашних самокопаний и переживаний не осталось и следа, а их место занял покой и радостное предвкушение грядущих перемен. Аристарху показалось, что наступающий год, в рамках огромной страны, станет чересчур драматичным, но в итоге, всё это приведёт к положительным переменам и снизит общий градус напряжения. Струи душа стекали по спортивному телу поэта, а он шептал очередные строки:

В предвкушении новых событий,

Что меняют смыслы и сути

Вспоминаю осенние листья,

Сонм предвестников будущей жути,

Вижу, как на крови и злобе

Переменам придётся случиться

Жаль, что в этом круговороте,

Не успел за любовь помолиться…

Аристарх, не двигаясь стоял под струями горячей воды, чувствуя всем сердцем, как боль и страдания сотрясут величайшую страну. Он покорно принимал грядущее, понимая, что иного сценария нет и быть не может. «Мир намного сложнее, чем мы его видим», — думал гений, осознавая, что каждый воспринимает реальность, через призму своих желаний, представлений и эгоизма. Возможно поэтому, добро и зло — вовсе не фундаментальные понятия, а лишь оценочные суждения отдельного индивидуума и вполне вероятно, что в одной точке пространства, в одно и тоже время, зло может быть добром, а добро злом. Ведь, в конце концов, всё зависит от точки зрения.

У двери ванной, вальяжно облокотясь на стену, стоял умиротворённый Борис Николаевич и как обычно идиотски улыбался. Его присутствие немного озадачило Аристарха, но объяснить происходящее он всё-таки мог. Причём, лёгкая сдвинутость последних дней, из которой вытекала причина нахлынувших видений, никак не утомляла. «Ну вижу и вижу, зато не скучно», — оптимистично рассуждал поэт, собравшись просто пройти мимо. Однако, Борис Николаевич этого не позволил и обиженно заговорил: «Ну, понимаешь, игнорировать целого Президента бесполезно. Налил бы, что ли»?

— Какой же ты липкий глюк, — презрительно огрызнулся Майозубов.

— Почему глюк? Я твоя самая настоящая реальность, причём надолго, если не навсегда.

— Ну и наплевать, привыкну, буду звать тебя «Бориска» и абстрагироваться. Ты же всего лишь мерзкий плод моего обострённого воображения.

— Плод воображения, не смеши! Смотри, я вот и мы разговариваем.

— И что это меняет, Бориска? Ты всё тот же малозначимый глюк.

— Будь поуважительнее к первому государственному лицу.

— С чего это? Настоящий-то Ельцин не пойми что, а ты, вообще, тупое привидение. Тебя нет, ты мне кажешься!

— Ну это уж совсем неприлично, я вот возьму и обижусь!

— Очень смешно. Ещё скажи, что к маме уедешь. Вали, если что, скучать не буду.

— Ты б так сильно не выпендривался, поэтишко. Ведь выпьешь же рано или поздно, вот тут уж я над тобой покуражусь.

— Да и плевать, Бориска, всё равно когда-нибудь найду на тебя управу…

— Замучаешься управу искать и меня слезливо звать будешь! Теперь буду приходить к тебе, только когда алкашки мне купишь, — злобно прошипел Ельцин и мгновенно растворился в пространстве. Казалось, что горячий душ не только освежил тело, но и смыл часть эмоциональной пыли, отчего стало немного ясней и спокойнее. Впрочем, если быть абсолютно честным, раздражающая дуальность пока никуда не делась.

Аристарх обмотался полотенцем и побрёл на кухню за спасительным утренним кофе. Ему нравилось пить брутальный чёрный кофе и размышлять, но сколько бы он не размышлял о мучившей дуальности, компромисса пока так и не вырисовывалось. Майозубов хорошо помнил себя в каждом из состояний и понимал, что мира между этими реальностями нет и быть не может. Причём, различия содержались вовсе не в мелочах, на кону стояла суть.

Либерализм не то, чтобы категорически отрицал Создателя, он скорее пытался его сместить, заменив, в целом понятные заповеди, выдуманным человеколюбием никогда не битого ребёнка — капризного малыша, который живёт в плену своих бесконечных хотелок и желаний. Майозубов искренне считал, что любовь — безусловный абсолют, а бесконечные эгоистичные желания потреблять всё и вся всегда переменчивы, а то, что переменчиво, не может стать основой, ибо ненадёжно по сути.

С патриотической частью своей натуры Аристарх тоже спорил, так как не возникало ясности, что это в итоге такое. Проблема состояла в том, что свойственный патриоту консерватизм не решал возникающих проблем, а приятие величия Создателя через давно существующие религии, казалось недостаточным для развития, ведь душе необходимо куда больше, чем просто следование традициям — требуется гармония с Вечностью. Впрочем, данный, возможно, даже не очень совершенный подход, по-прежнему казался верным путём к цели. Пусть трудным и долгим, но зато весьма надёжным в сложившемся противостоянии с приятным ленивому эго либеральным тупичком.

«Всегда должно быть смешно», — неожиданно всплыла фраза из вчерашнего разговора. «А ведь, Миша, прав», — резюмировал эту мысль Майозубов. «Поиск гармонии — долгий путь в темноте, а в темноте можно набить столько шишек, что если не смеяться, то точно сойдёшь с ума, а над раздвоенностью можно и поржать», — Аристарх допил кофе, выдохнул и решил, что в данный момент времени, хоть какой-то внутренний баланс найден, а там будь, что будет.

В дверь настойчиво звонили, из-за чего, мгновенно выпавший из своих размышлений Аристарх раздражённо направился в коридор, посмотреть кто так не вовремя припёрся. Перед ним стояла улыбающаяся Яна.

— Привет, а я думал, что ты всё-таки не приедешь, — выдавил из себя слегка раздосадованный Майозубов, с сожалением осознав, что времени на внутреннюю философию больше нет.

— Так, значит, ты меня встречаешь, Аристаша? — делано разозлилась Яна и не церемонясь протиснулась в квартиру. В её руках были уже знакомые фирменные пакеты,