"Как не подслушивать, если кричишь и стонешь у меня в мозгах. Показываешь, как я тебя ночью…"

И голос зычно внизу раздается.

— А если в верности мне присягнете, то обратной дороги не будет. Дезертира четвертуют, предателя лишат глаз и языка, лгуну вырвут печень. Лютая смерть ждет отступников.

"Все тело болит от рук твоих жадных, любимый, не хочу отпускать… еще больнее хочу тебя в себе, чтобы запомнить".

"Запомнишь… Коли любишь, запомнишь и ждать будешь"

"Буду… часами, днями, месяцами и годами. А если надо, и всю жизнь ждать буду".

И никто меч в землю не воткнул, оросили ее своей кровью по капле на меч Аспида, окрашивая его в оранжево-алый.

Не выдержала, оттолкнула Врожку и вниз по ступеням.

— Стой. Нельзя. Придания говорят — беде быть, коли нога женская на дорогу воинов ступит. Стояяяять.

Но я его не слышала, бежала следом за отрядом, пока не повернул коня ко мне их предводитель, не подхватил одной рукой с земли и не прижал к себе, что есть мочи.

— Вернись, только вернись ко мне.

— Вернусь… если ждать будешь.

Губами к моим губам прижался и обратно на землю поставил, и с громким гортанным воплем понесся за своими воинами, обгоняя их и вырываясь вперед.

Не спится, кажется, что гроза надвигается. Воздух душный, как будто плотный, не втягивается, не выдыхается, в груди комом стоит. И мне так хочется ком этот выдернуть, продохнуть, и не могу.

Все мысли о нем. Страшно, что обрекла его на эту бойню. Из окна, настежь распахнутого, небо видно. Страшное, покрытое клубами черных облаков. Их видно на темно-синем небосводе, они, как черный дым, волокутся по небу, и пронизывают их тонкие оранжевые молнии. Глаза прикрыла, вслушиваясь в тишину.

— Ниян…

В который раз позвала — не отвечает. Молчит. А у меня внутри кричит все, клокочет от ужаса. Раскат грома заставил глаза раскрыть и всмотреться в темноту. Вначале думала, показалось словно по раме ползут миллионы мелких светлячков, искрятся, переливаются, рассыпаются в стороны, а за ними следом тонкие стебли, а за ними все толще, они продираются в комнату, ползут по потолку. Вскочила с постели и к двери бросилась, но одна из веток стремительно выросла, вонзилась в ручку двери, оплела ее и превратила в густые заросли с листьями. Я назад отпрянула и снова к окну, но оно полностью зеленью затянуто, как будто и не было его там никогда, и в кромешной тьме мечутся зеленые огоньки, беснуются, мельтешат, пока не слились в одно целое и не засветились большими зелеными шарами на полу. Я тронула ветки, и в ответ они обхватили мои руки. В ужасе отпрянула назад.

— Добра тебе, Ждана.

Вздрогнула и резко обернулась. Увидела старика с длинной бородой и посохом в руках, в длинном темно-зеленом плаще. Я его узнала. Волхв Лукьян. Он тогда в лесу с Нияном говорил и беды ему всякие пророчил.

— Что тебе? — и подальше отошла. — Ничего со мной сделать не посмеете. А если сделаете, не уйдете отсюда.

— Мы уйдем. Я и ты.

— Никуда я с тобой, старикашка мерзкий, идти не собираюсь. Убирайся отсюда. Охрану позову, они тебе твою бороду повыдергают и брови выщипают. И эпиляцию сделают.

— Не беснуйся. Угомонись, — и посох поднять хотел, но не вышло. ОН намертво к полу прирос. — Ах ты ж… таки оставил защиту магнитом. Предусмотрел щенок.

— Кто щенок? А вы — старый пес шелудивый. Убирайтесь.

На меня исподлобья посмотрел. Из-под бровей косматых зыркнул мерзкими светящимися, как у кота, глазами.

— Чем опоила воеводу? Чем взяла воина славного, сучка бесноватая? Ничего особенного в тебе нет. Ведьмы и те красивее. Какими чарами его окрутила?

— Тебе виднее, ты же у нас колдун?

— Волхв. Ты язык прикуси. И меня слушай. Помрет твой Ниян. Не выстоять ему против Вия.

Внутри все поднялось вихрем и обрушилось лавиной изо льда. Так стало жутко от его слов. Как будто пророчество сказал голосом своим скрипучим, гадостным.

— Выстоять. С ним войско, с ним правда. За меня будет бороться и выстоит. А ты не каркай.

На секунду дернулась, когда вместо головы волхва появилась воронья и тут же исчезла. Расхохотался, увидев мой испуг.

— Волхвы и есть птицы. В любую могут обратиться. Хоть в ворона, хоть в орла. Сюда смотри.

Посох свой наклонил так, что от него огонь зеленый полыхнул, и в воздухе, как из ниоткуда, словно кадры появились прозрачные. Как будто я стою посреди поля, усеянного разодранными останками воинов, все еще тлеющими и полыхающими от огня. Повсюду перекореженные доспехи, сломанные мечи и мерзкое карканье воронья. Они кружат над телами и клюют их, взлетая с кусками мяса в лапах и клювах.

— Вот оно, войско Нияна твоего. Полегло. Всего-то с десяток воинов осталось, бьются на горе Мазава с тысячным войском Вия.

И снова картинка меняется, и теперь вижу, как вдалеке Ниян рубит мечом бегущих на него, закованных в сталь солдат. Он весь залит кровью, он еле стоит на ногах, и я вижу, какой усталый у него взгляд. А там еще орда целая. Там стадо невиданное, кишащее, и за стадом пышут огнем драконы.

— Почему он не обращается, почемууу?

— Потому что поле правды это, и на нем нельзя сущность менять.

Увидела, как Нияна оттеснили назад, как окружили и несколько раз полоснули мечом по руке, по спине. Закричала, прижимая руки ко рту.

— Ты можешь это остановить… можешь остановить. Только скажи мне — да, и я унесу тебя отсюда к твоему настоящему господину, к твоему нареченному. Ждет тебя, извелся весь. Ему ты была предназначена.

И пока говорит, у Нияна меч сломался, и он голыми руками валит врага, душит, ломает кости, но их много, они кидаются на него, как саранча. Кишат со всех сторон.

— Соглашайся, и он выживет.

Ниян упал на спину, и над ним занесли меч. Еще секунда, и он опустится острием ему в грудь.

— Согласна. Уноси…

— Кольцо сними и отрекись от Аспида.

В секунду я оказалась обратно в комнате, увитой ветками и листьями, напротив старика, упирающегося седой головой в потолок.

— Как отречься?

— А так и отрекись. В этом мире слово многое значит. Его просто так говорить нельзя. Скажи, что отрекаюсь от тебя, Аспид. От имени твоего, от руки и от сердца. Другому их отдаю и во век верна ему буду, пока жив, и пока глаза его не закроются, и вздох последний с уст не слетит. И кольцо отпустит твой палец.

Посмотрела на впившееся в кожу уже такое родное кольцо и тихо дрожащим голосом произнесла:

— Отрекаюсь от тебя, Аспид. От имени твоего, от руки и от сердца. Другому их отдаю и во век верна ему буду, пока жив, и пока глаза его не закроются, и вздох последний с уст не слетит.