Тут сбоку от них что-то громыхнуло, Савин подпрыгнул на кровати, моментально устремив в сторону шума небольшой карманный пистолет. И, пока Аглая гадала, откуда он его вытащил, учитывая, что в постели-то голый сидел, Толстопуз, растопырившись больше обычного, встал в боевую стойку.

А это, надо сказать, зрелище не для слабонервных.

Хорошо, что Савин к тому моменту уже опознал в рыжем шаре жывотное, а не неизвестную науке хрень (хотя, насчет последнего даже сама Аглая была не до конца уверена), и опустил свою игрушку.

Убрал матово блеснувший пистолет, задумчиво оценил размеры Толстопуза, перевел взгляд на Аглаю, молча сидящую и не мешавшую мужчинам знакомиться.

— Это, я надеюсь, не галлюцинация? – мотнул он подбородком в сторону рыжего шара.

— Я тоже надеюсь, — пробормотала Аглая, наблюдая, как Толстопуз перекатывается в сторону входной двери, туда, где стояла обувь генерала, — хотя, иногда сомневаюсь…

Савин проследил, как Толстопуз, сдувшись наполовину, вдумчиво обнюхивает его обувь и громко сказал:

— Нассышь – пристрелю нахрен.

Толстопуз оторвал розовый нос от ботинка и коротко мрявкнул.

А затем молча отошел в сторону и с достоинством уселся возле своей миски, для верности поблямкав по ней лапой.

— Ого… — оценила Аглая, — пойду-ка я ублажу жывотное.

— Ага, — согласился Савин, — а потом сразу назад. Он тут не первый в очереди. И вообще, без очереди пролез…

Аглая, хихикнув , словно девчонка, торопливо потопала кормить кота, думая про себя, что, пожалуй, Савин – первый мужик, нашедший подход к ее коту. Толстопуз терпеть не мог сюсюканье и попытки подружиться. Ненавидел взятки и тайные пихания ногами.

Зато спокойное заявление своих прав воспринял нормально. Вот и пойми этих жывотных.

Покормив кота, Аглая забралась обратно в кровать и сунула Савину свои ступни на колени.

Генерал совершенно спокойно подхватил их и начал разминать умелыми движениями.

— О-о-о-о… — застонала Аглая, — ты помнишь… О-о-о-о…

— Конечно, — усмехнулся он, — сколько я тебе их наминал после твоих танцев идиотских… Почему ты, кстати, не в Мариинке?

— Не срослось, — Аглая улеглась на спину, нежась от опытных сильных пальцев, — просто не срослось… Вышла замуж, уехала в Таджикистан…

— Почему туда?

— Муж был военный. Не спрашивали нас, куда.

— И где муж?

Пальцы скользили ласково и сильно, воскрешая в памяти те моменты, когда они вот так , вдвоем сидели, и Толик мягко гладил ее натруженные ступни, снимая усталость и боль. А потом этот сладкий массаж перетекал в нежность и страсть… Ох…

— Муж… Объелся груш-ш-ш-ш… Ох, еще…

— Развелась? А дети?

— Слушай, Савин, ну хватит уже! – Аглая высвободила одну ногу и мягко пнула генерала пяткой в живот, — ты у нас разведчик или где? Сделай запрос, выясни. Не хочу я про это!

— Хорошо… Давай про того, кто сливал информацию по переводчикам… Кто это?

— Так, Савин, ты сейчас уйдешь отсюда.

— Агаш, — неожиданно пальцы перестали быть ласковыми, ухватили жестко и грубо, Аглая открыла глаза и замерла от серьезного злого взгляда Савина, — давай ты не будешь сейчас юлить? У меня проблемы из-за этого. Мне нужны результаты, а самое главное, мне нужны доказательства. Я не могу прийти к начальству и начать рапорт со слов : «Одна ведьма сказала…»

— Савин, — Аглая опасно сузила глаза, улыбнулась, вернее, хотела улыбнуться, а получился оскал, — поверь мне, никто с тебя ничего не спросит. Пока я здесь работаю, никто посторонний сюда больше не зайдет. А ты лучше вокруг себя глянь.

— Агаша…

— Тоша… — с удовольствием отомстила генералу Аглая, зная, как он не любит этот вариант своего имени, — еще раз такое себе позволишь… Сам сюда дорогу забудешь.

— Вот уж тут перебьешься, — зарычал Савин, дергая Аглаю к себе под бок и наваливаясь на нее всем телом, — я теперь тебя не оставлю. И не забуду.

Он поцеловал ее улыбающиеся губы и закончил фразу серьёзно и жестко:

— Я и не забывал. А ты?

— И я, Савин, — прошептала Аглая, — дурак ты. Зачем ушел тогда? Зачем оставил? Столько лет, Савин, столько лет…

— Наверстаем, — в голосе генерала звучала невыносимо упёртая, свойственная всем властным му… жчинам нота, которой почему-то хотелось подчиняться. Очень хотелось.

И Аглая запросто подчинилась бы. Если б была просто женщиной.

Но она была не просто женщиной. Она была потомственной ведьмой, когда-то, по глупости, раскрывшей дневник бабушки не там, где надо, и, практически, сделавшей то, чего делать нельзя. А за намерение наказание тоже жестокое. Не настолько, как за исполненное, но обратка Аглае прилетела хорошая.

А все потому, что не удосужилась прочитать предостережение, написанное на полях карандашом.

Лишь много позже, сидя в жарком Душанбе и ожидая нелюбимого мужа со службы, она еще раз перелистала записи и наткнулась на то, что должна была бы прочитать сразу…

Ведьме, посмевшей влюбиться и посмевшей делать на любимого приворот, потом двадцать лет искупать свою вину.

«Нельзя неволить того, кого любишь, глупая ты ведьма!» — вот что надо было написать бабушке в своем дневнике! И не на полях, а крупно, очень крупно!

Но, что сделано, то сделано.

В конце концов, у ее любимого все сложилось, как надо.

И дальше сложится.

Особенно, если ее, Аглаи не будет рядом.

Потому что двадцать лет искупления еще не прошли.

Аглая целовала своего генерала и ощущала, как горчат его губы.

К скорой разлуке.

И будет ли за ней встреча? Только если Савин разгонит всех своих чертей…

И не забудет ее, Аглаю.

Савин уходил домой со спокойной душой.

В конце концов, несмотря на то, что ведьмочка так и не раскололась по поводу твари, слившей информацию по студентам, больше и в самом деле никаких сливов не было, вот уже несколько месяцев. Есть вариант, что Аглая решила вопрос по своим каналам.

Савин, упертый атеист, не верил в подобную чертовщину, но вынужден был признать, что что-то в этом есть…

Откуда она узнала про то, что в институте были его люди?

Каким образом дурила им головы настолько, что потом даже медицинское освидетельствование показывало, что человек явно не в себе?

Как вообще так много про него узнала?

А он про нее – ничего?

Но все эти вопросы были решаемыми, а , значит, временными.