Не вспоминала, потому что Савин – был самым правильным. Самым нужным на свете.

Тем, единственным.

И целый месяц после этого еще был именно таким, даря ей свои силы, наполняя ее счастьем и энергией.

— За встречу, ведьмочка, — усмехнулся новый-чужой Савин прежней дразнящей улыбкой и махнул пробирку до дна.

И не подал вида, что что-то не так, хотя Аглая от души соли и перца сыпанула.

Выдохнул, глянул на нее иронично-выжидающе.

Аглая усмехнулась и тоже опустошила пробирку. Ух! Хорошо пошла!

— Повторим? – тут же предложила она, и генерал спокойно кивнул.

Выпили по второй, все так же испытующе глядя друг на друга.

Тишина и темнота в комнате слегка разбавлялась далекими выкриками гуляющих вампиров и заунывными стенаниями привидений, которые никак не хотели ложиться спать.

Тишина и темнота между Савиным и Аглаей ничем не разбавлялась. Густела, плотнела по мере того, как наливались темнотой и плотностью их взгляды, которые они уже друг от друга не могли оторвать.

Вот Аглая облизнула губы непроизвольно, Савин тут же уставился на них, сглотнул.

— Поцелуемся? – предложила Аглая, и сердце замерло в ожидании.

Как тогда, целую жизнь назад…

— Конечно.

Савин не стал ее в этот раз отталкивать и сбегать к другим бабам.

Он встал, потянул ее на себя, жестко так, знакомо-незнакомо, заставил запрокинуть голову, провел пальцем по влажным губам:

— Ну привет, ведьмочка. Ждала меня?

Его голос, хриплый такой, царапучий, резанул по-живому, по тому самому, что, казалось, умерло еще тогда. Целую жизнь назад.

— Ждала, — неожиданно для себя даже призналась Аглая. И понимание пронзило ее своей очевидностью: ждала! Правда ждала! Ах ты ж… Надо бабкин дневник… Ах ты, черт…

— Это хорошо, — самодовольно улыбнулся генерал и впился в раскрытые губы жадным, знакомым-незнакомым поцелуем…

Аглая, тут же выкинув из головы все мысли про неожиданное открытие и бабушкин дневник, с готовностью обхватила Савина за шею, прижалась еще теснее и позволила себя целовать. Даже не целовать – брать, так, как мужчина берет свою женщину, полностью и без остатка.

Игры для них кончились.

Началась хэллоуинская ночь.

А в это время все ведьмы загадывают желания.

Те самые, которые сбываются.

И Аглая не стала исключением. 

— Как у тебя сложилось, Савин? Смотрю, все хорошо?

Ведьмочка провела тонким пальцем по груди генерала, щекотно и приятно.

Савин поймал ее ладонь, поцеловал подушечки пальцев, потом в центр, туда, где плотно сплелись линия жизни и любви. Она когда-то ему показывала их, объясняла, что это обозначает.

Жаль, не запомнил. Он тогда, как оказалось, вообще очень плохо все запоминал… Их единственный месяц , один на двоих, потом отпечатался в мозгах чем-то неделимым, светлым и горячим. Острым и счастливым. Из него невозможно было вычленить какой-то один день, какой-то один разговор. Кроме первого и последнего, естественно.

— Все хорошо, — тихо ответил между поцелуями, — а ты как?

— Тоже хорошо, — усмехнулась она, потом потянулась довольной кошкой, потерлась о него подбородком, — как видишь…

— Вижу, — он выразительно повел взглядом по небогатой обстановке общажной комнаты.

А Аглая только расхохоталась, совершенно не обидевшись:

— Главное – не здесь, сам знаешь.

— Знаю, — кивнул он, перекатываясь в кровати и утрамбовывая смеющуюся ведьму под себя, — давно ты в Москве?

— Са-а-авин… — Аглая выпростала руку, провела пальцем по нахмуренным бровям, — спрашивай сразу, что тебе нужно. Не надо подтанцовывать.

— Почему думаешь, что мне что-то нужно именно от тебя? – Савин чуть приподнялся, удобнее пристраиваясь между ног ведьмы, мягко качнулся вперед, — кроме очевидного?

— Ай… — она невольно прогнулась, подстраиваясь, глаза опять заблестели довольно и сладко, — неутомимый какой… И возраст не берет тебя, да Савин?

— Хорошо отвлекаешь, — не отвлекся Савин, — качественно… Продолжим разговор?

— А не боишься, Савин, — неожиданно ведьма, зашипев по-кошачьи, толкнула его в грудь и перекатившись по кровати уселась верхом, выглядя невозможно довольной при этом, как наездница, которой удалось приручить и объездить дикого мустанга, — не боишься… — она качнулась на пробу, и Савин дернулся от кайфа, сильнее стиснул жесткие пальцы на гладких бедрах Аглаи, — не боиш-ш-ш-шься-я-я… Что я тебя сейчас заворожу… И здесь оставлю… Ублажать меня? А-а-а?..

Она была податлива, как пластилин, текла и плавилась в его руках… И до того хорошо было все, до того сладко, что даже дурацкий разговор, ненужный, неправильный, нисколько не мешал. Не тормозил.

Савин смотрел на нее снизу вверх, на рыжий всполох кудрей, на прикушенные от удовольствия и необходимости сдерживать крики губы, на нежную кожу груди, уже расцвеченную красными пятнами от его поцелуев…

И все думал, правильно ли он тогда поступил?

Двадцать лет назад?

Казалось ведь, все время казалось, что правильно…

Она собиралась поступать в Москву. Хотела танцевать, все задатки были. Все время говорила ему об этом, строила планы.

Планы, в которых ему не было места.

А он…

Он уже дал согласие на работу.

И, вообще-то, ехал в родной город, чтоб жениться и увезти ее с собой.

И весь этот жаркий, сумасшедший месяц он все думал, думал, слушал ее, смотрел в ее глаза, блестящие от удовольствия, от предвкушения того будущего, которое она уже себе нарисовала, в которое уже поверила…

Он должен был ей сказать, поставить перед выбором. Хотя бы обозначить его, этот выбор.

Но не смог.

В их последний вечер Савин поцеловал жадно и больно ничего не понимающую рыжую ведьмочку, оделся и сказал, спокойно и деловито:

— Я уезжаю завтра. По работе.

— По… какой работе? – испуганно и непонимающе спросила Аглая.

— Мне предложили, на границе с Китаем, — больше он ничего не мог сказать, да и то, что сказал, правдой не являлось.

— Но… А как же…

— Никак. – Отрезал Савин и развернулся к прихожей, чтоб обуться. И руки чем-то занять. И глаза. Чтоб не смотреть на нее, растерянную и не осознающую еще ситуацию.

— Но… Толик…

— Ты – в Москву езжай, поступай.

— Нет.

Савин поднял взгляд от тщательно завязанных ботинок на Аглаю.