Иришка с интересом осматривается. Как сорока, выискивает то, что блестит. С ужасом понимаю, что она вполне может дотянуться до серванта и его содержимого.

В сумочке у меня всегда предусмотрительно лежат блокнот и несколько разноцветных ручек. Достаю и протягиваю их дочери. Это позволит занять её на некоторое время и оттянуть момент, когда она начнёт совать свой нос туда, куда нельзя.

— Начнём с подписки о неразглашении, — мужчина кладёт передо мной лист бумаги с отпечатанным текстом.

Пробегаю по документу глазами. Отдаю себе отчёт, что объегорить меня — как раз плюнуть. И не исключено, что в бумагах, которые мне сейчас подсунут на подпись, будет миллион подводных камней и дополнительных условий мелким шрифтом. Но денег на хорошего адвоката у меня нет. Да и где я могла его найти за такое короткое время? А с учётом того, что от меня требуют неразглашения, то и привлекать постороннего человека, наверное, мне не позволят.

Суть предложенной бумаги: я обязуюсь держать язык за зубами и никогда никому не рассказывать ни о фиктивности нашего брака, ни о настоящем отце моей дочери, ни об условиях договора с депутатом. Догадываюсь, что это не шутки. В случае нарушения — санкции очень суровые. Я и без этого понимаю, что обязана помалкивать.

Не увидев ничего крамольного, ставлю подпись.

— Хорошо, я подписала. Но прежде чем дам своё согласие, мне нужно озвучить требования.

Мужчина в этот момент звонит кому-то.

— Витя, давай к нам.

— Во-первых, наш брак будет фиктивным…

— Погоди, — прерывает меня Штейнберг. — Сейчас придёт жених — с ним и обсудите. А то я свахой себя чувствую. Ну уж нет, свечку я вам держать не собираюсь, это как-то без меня.

— Так вы и есть сваха, самая настоящая!

Он недовольно хмыкает.

Замолкаю, не видя смысла в дальнейшем сотрясании воздуха, и переключаюсь на Иришку. И так увлекаюсь рисованием котика, что чуть не пропускаю звук открывающейся двери.

Поднимаю глаза на вошедшего и… забываю, как дышать. Это галлюцинация? Ведь он сказал, что никогда не вернётся! Впиваюсь руками в сидение стула, чтобы не упасть.

Он тут случайно? Или он и есть тот депутат, за которого я должна фиктивно выйти замуж? Вот так влипла…

— Привет, Лисичка! Удивлена? Признаться, я тоже удивился, когда Миша мне предложил тебя в жёны.

Виктор весьма расслаблен. Я бы даже сказала, что его забавляет происходящее.

— Что всё это значит? Какого чёрта? Что за цирк ты устроил? — моему гневу нет предела. — Я ухожу. Поищи себе другую дуру!

Вскакиваю, начинаю забирать у Иришки блокнот и ручку, но она не хочет их отдавать и пускается в рёв.

— Олеся, ну что за детский сад? — Виктор быстро ориентируется, отбирает у меня блокнот и возвращает ребёнку. — То есть окажись на моём месте кто угодно другой, ты бы согласилась, а мне отказываешь?

— Да! Тебе отказываю!

— И чем я хуже других? По-моему, когда мы расставались, ты была огорчена этим обстоятельством.

Напрасно он это сказал! Меня окончательно срывает с тормозов.

— Нет! Не хочу с тобой никаких дел иметь! — выплёвываю, повышая голос. — Ты — ненадёжный! И подлый! Ты…

— Стоп! — вмешивается Штейнберг. — Вы забываетесь, господа. Мы говорим не о ваших шашнях, а о нашем общем деле, за которое ты, Олесенька, получишь приличную сумму денег. Или она тебе уже не нужна?

Чёрт! А ведь он прав… Сама не понимаю, почему появление этого эгоистичного павлина вызвало у меня такой стресс. Всё в прошлом, больше я на его удочку не попадусь.

— Ну ладно, — говорю почти миролюбиво. — Давайте обсудим мои условия. И если вы согласитесь их принять, тогда и поговорим об остальном.

Мужчины переглядываются, но не перебивают.

Мне, между тем, удаётся взять себя в руки, и голос звучит уже спокойно и уверенно.

— Во-первых, как изначально предлагал Михаил, наш брак будет фиктивным. То есть никакого интима!

С восторгом смотрю, как вытягивается лицо у Виктора.

— Нет, так дело не пойдёт. Мало того, что мне приходится жениться… — он осекается, будто собирался сказать «непонятно на ком», но вовремя спохватывается. — Так вы мне предлагаете стать монахом? Или ходить налево? А если папарацци пронюхают?

— Как я понимаю, тебе главное — выиграть выборы. До них придётся как-то потерпеть, пока есть необходимость пудрить мозги избирателям. А потом уже всё можно, мнение людей тебя волновать не будет. Ведь так обычно поступают депутаты?

— Ладно, поприкалывались и будет. Давай ближе к делу. Фиктивный — не фиктивный, решим по ходу. Насиловать тебя я не собираюсь. Но если ты будешь не против, то с удовольствием тряхну стариной.

Чувствую, что настоять мне не удастся. Да и как это записать в договоре? Разве есть для такого приличная официальная формулировка?

— Из кондитерской я не уйду, даже не надейтесь.

— И как ты себе в таком случае представляешь участие в мероприятиях перед выборами? Нужно будет ездить на встречи с избирателями…

— А как же тогда заказ для вашей внучки?

— Для Машеньки сделаем исключение, — совершенно наглым образом улыбается Штейнберг.

— Так все хотят исключений! А некоторым заказчикам никак не откажешь.

— Ну, значит, заказы минимизируем, придётся выкручиваться. Но учти, не более нескольких часов в день!

— Ещё Иришку нужно в детский сад устроить.

— Не вопрос, определим её в хороший частный садик, — в разговоре больше участвует Михаил, а Витя в основном пялится на меня своим грязным похотливым взглядом. За то время, что мы не виделись, он наверняка остался таким же кобелём.

— А что с дочкой будет, когда всё закончится? Вдруг она привыкнет к…? — не могу подобрать подходящее слово вместо «папа».

— А что делают дети, когда родители разводятся? — Михаил отвечает вопросом на вопрос. — Ничего не делают, живут дальше, только с одной мамой.

Бедная моя девочка…

Обсуждаем детали моей роли в предстоящем долгоиграющем спектакле и планы на ближайшие дни. Говорит в основном Штейнберг. Похоже, он тут главный сценарист. Виктор лишь изредка останавливает его, комментируя или задавая уточняющие вопросы. Вроде бы речь обо мне и разговаривают со мной, но складывается впечатление, что они обсуждают всё это вдвоём. Чувствую себя зрителем, третьим лишним. Так и хочется спросить: «Я вам не мешаю?».

Но в кабинете нас четверо. И очень быстро Иришка напоминает о себе. Рисовать ей надоедает. И пользуясь тем, что взрослые не обращают на неё внимания, дочка начинает исследовать помещение. Сначала осторожно, затем чуть увереннее. Я краем глаза контролирую её движения, но не торможу, пока ничего страшного она не делает.