Дети. В кабине фургона сидели дети и смотрели на негобездонными карими глазами. Глаза их были почти черными. «Худеющий», сказалстарик, и несмотря на шершавость пальца, его прикосновение было почти любовным.

«Номера Делавера», неожиданно вспомнил Билли. «На их машинебыли номерные знаки Делавера. Возле бампера наклейка с изображением…»

На руках Халлека появилась гусиная кожа. Хотелось заорать,как однажды орала тут женщина, которой показалось, будто ее ребенок утонул вбассейне.

Билли Халлек вспомнил, как впервые увидел цыган, когда ониявились в Фэйрвью.

Они припарковали машины вдоль главной улицы, и тотчас нагазоны высыпали дети, затеяв игры. Цыганские мамаши сбились в кучки, о чем-тоболтая и наблюдая за детишками. Наряжены пестро, но не так по-деревенски, как вголливудских версиях тридцатых и сороковых годов. Женщины были в летних пестрыхплатьях, в брюках, а те, что помоложе, щеголяли в джинсах. Выглядели ярко,полными жизни, но в чем-то опасными.

Молодой парень выскочил из микроавтобуса «Фольксваген» ипринялся жонглировать увеличенными копиями булав кегельбана. КАЖДОМУ НУЖНО ВОЧТО-НИБУДЬ ВЕРИТЬ — было начертано на его рубашке с короткими рукавами. — ИСЕЙЧАС Я ВЕРЮ, ЧТО ВЫПЬЮ ЕЩЕ ПИВА. Дети Фэйрвью побежали к нему, словнопритянутые магнитом, с радостными криками. Парень играл бицепсами, на грудипрыгал огромный крест. Мамаши Фэйрвью торопливо забирали своих детишек иуводили их прочь. Другие матери оказались менее проворными. Ребята постарше направилиськ цыганским детям, а те прервали свои игры и наблюдали за их приближением.«Горожане», говорили их темные глаза. «Эти городские дети повсюду, куда нисунься. Мы знаем ваши глаза и прически, знаем, как блестят на солнцескрепы-исправилки на ваших зубах. Мы не знаем, где будем завтра, но знаем, гдебудете вы. И как вам не надоедают одни и те же лица, одни и те же места?Наверное, потому вы так нас ненавидите».

Билли, Хейди и Линда в тот день были (за два дня до того,как Халлек убьет старую цыганку) всего лишь в четверти мили отсюда. Онирасположились пикником на полянке и ждали начала первого концерта духовогооркестра в нынешнем сезоне. Большинство народа оказалось здесь по той жепричине, что наверняка было известно цыганам.

Линда поднялась, отряхивая сзади свои джинсы «Ливайс», инаправилась к жонглирующему цыгану.

— Линда, вернись! — резко окликнула ее Хейди. Ее пальцыощупывали воротник свитера. Когда она бывала чем-то расстроена, это был ееобычный жест. Халлек предполагал, что она сама не знает за собой такойпривычки.

— Мам, ну почему? У них там представление, кажется.

— Потому что они цыгане, — сказала Хейди. — Держись от нихподальше. Они все жулики.

Линда посмотрела на мать, потом перевела взгляд на отца.Билли только пожал плечами. На лице дочери он увидел разочарование, а Хейди всетеребила воротник свитера, явно чем-то недовольная.

Парень забросил свои булавы обратно в микроавтобус одну задругой. Девушка неземной красоты начала бросать ему одну за другой пятьиндейских дубинок. Парень принялся жонглировать ими, подбрасывая некоторыевверх из-под мышки и крича при этом: «Хой!»

Пожилой человек в спецовке фирмы «Ошкош» и в клетчатойрубашке раздавал какие-то рекламные листовки. Прекрасная женщина, бросившаямолодому жонглеру дубинки, выскочила из фургона с мольбертом. Установила его, иХаллек подумал: «Сейчас выставит какие-нибудь пошлые морские пейзажи, возможно,еще фотографии президента Кеннеди». Однако вместо картин она установила наподставке мишень. Кто-то из фургона кинул ей рогатку.

— Джина! — крикнул ей жонглер, подбрасывая индейскиедубинки, и широко улыбнулся красавице, обнаружив отсутствие нескольких переднихзубов. Линда вдруг решительно села на траву. Ее понятие мужской красотыформировалось извечными программами ТВ. Красота молодого цыгана погасла в одинмиг. Хейди перестала ощупывать воротник свитера.

Девушка бросила рогатку парню, а он бросил одну дубинку и,не меняя темпа, заменил ее рогаткой. Халлек тогда подумал: «невозможный трюк».Парень сделал пару-тройку кругов, потом перебросил ей рогатку обратно иухитрился успеть поднять дубинку, пока остальные кувыркались в воздухе.Послышались разрозненные аплодисменты. Кое-кто из местных улыбался, Билли тожепоймал себя на этом. Но остальные смотрели настороженно.

Девушка отбежала от мишени, извлекла из нагрудного кармашкашарики от подшипников и стрельнула из рогатки три раза подряд в самый центрмишени — плоп, плоп, плоп. Никто из цыган ничего не продавал. Это былосовершенно очевидно. Не было здесь и гадающих на картах.

Тем не менее полицейский автомобиль Фэйрвью вскоре прибыл, ииз него вышли двое полицейских. Один был Хопли — начальник полиции, мужчина летсорока, несколько грубовато красивый. Цыганская активность несколько сбавилатемп, еще некоторые мамаши воспользовались этим, чтобы увести своихзавороженных детей. Дети постарше протестовали, а малыши заплакали, когда ихутаскивали прочь со зрелища.

Хопли начал обсуждать с молодым жонглером факты текущейжизни (дубинки, раскрашенные в синий и красные цвета, были рассыпаны по траве).К их беседе присоединился и пожилой цыган в спецовке. Он что-то сказал, и Хоплипокачал головой. Заговорил, сильно жестикулируя, жонглер. Он подошел кпатрульному полицейскому, сопровождавшему Хопли. Вся эта картина была до болизнакома, и Халлек вспомнил: типичная разборка игроков на матче бейсбола.

Цыган в спецовке взял жонглера за руку и потянул его на парушагов назад, при этом выглядел, как школьный наставник, разнимающий «горячиеголовы». Парень сказал что-то еще, и Хопли снова покачал головой. Тогда онначал что-то выкрикивать, но до Билли доносились только голоса.

— Мам, а что там происходит? — спросила Линда, явнозаинтригованная.

— Ничего особенного, — ответила Хейди. Она вдруг началасобирать и укладывать вещи. — Вы закончили есть?

— Да, спасибо. Пап, может, ты знаешь — чего это там?

У него на языке вертелось: «Ты наблюдаешь классическуюсцену, Линда. Происходит Изгнание Непрошенных». Но глаза Хейди были строгонацелены на его лицо, губы плотно сжаты, — совершенно очевидно, она считала,что здесь не место для грубых шуток.

— Не очень сам понимаю, — ответил он. — Просто различие вомнениях.

«Ничего особенного» было ближе к истине: собак ни на кого неспустили, резиновыми дубинками не махали, и «воронок» с решетками на окнах неприпарковывался поблизости. Театральным жестом парень высвободил руку изпальцев «наставника», быстро собрал индейские дубинки и снова принялсяжонглировать ими. Но от гнева рефлексы подводили, и представление получилось насей раз убогим. Две дубинки упали почти немедленно, причем одна стукнула его поноге. Некоторые из детей засмеялись.