Вот так я и попал на родную Лубяночку, которая, сука,простоит целой и невредимой, наверно, до конца света.

Каким образом я вообще пролез в органы, вы узнаете позже.Всему свой час, и не путайте меня, пожалуйста.

Участок ваш прекрасен. Сосны, кедры, елочки… Парнички…Бассейн. Моря вам мало, козел? Выложен бассейн мрамором. Я так и думал, чтоукрали этот мрамор со строительства дома творчества Литфонда. Воруют, гниды,потихонечку, Рядом с вами, кажется, Евгений Александрович Евтушенко строит?Умница. Когда кормежка идет, не надо болтать, не надо зевать. Надо кушать, а нето обскачет какой-нибудь Виль Проскурин или Роберт Сартаков… Да-а! Не было ещена Руси таких блядей. Не было. Дорожки красненькие тоже милы. На чем мыостановились?

Мощные были в Чека сюжетчики и истинные фантазеры. Я и поэтаодного знал. Честное слово, не вру! Майор Миловидов. Артист… Лирик. Романтик.Протоколы допросов вел исключительно белыми стихами, кажется, ямбом, как в«Борисе Годунове». Херово у него дело обстояло только с фразой «по существудела могу показать следующее», Она никак не влезала в ямбическую строку и неподдавалась расчленению. Избавиться от нее тоже было невозможно. За одну такуюпопытку Миловидов схватил пять суток ареста с отбытием срока по месту работы.Зато со всеми показаниями он справлялся мастерски и любил говаривать: «Сочиняетдела народ, а мы, чекисты, их только аранжируем». К сожалению, башка у менявсегда была забита своими заботами, и я, мудак, не удосужился притырить дляпотомков пару отрывкое из многочисленных трагедий и драм майора Миловидова.Одна начиналась примерно так: «По существу дела могу показать следующее: Я,Шнейдерман, вступив в преступный сговор в тридцать втором году пятнадцатогомарта с давнишним сослуживцем Месхи, где ныне проживает неизвестно, а также сБойко, сторожем больницы, Проникли ночью, и инструментарий, который наканунебыл Врачами законсервирован, стерилизован для срочных операций на селькорах,избитых кулаками зверски за помощь коммунистам в продразверстке, что вызвалонасильственную смерть от зараженья крови многих, готов нести заслуженную кару,учесть чистосердечное признание, а ценности народу Возвратить, селькорамубиенным нами слава смерть кулакам прошу принять в колхоз».

Много натискал Миловидов таких монологов. Первое времяначальство помалкивало, боялось обвинений в ретроградстве, В потом замочилиМиловидова по-тихому в подъезде железным прутом и пришили дело о его убийствегруппе честных юнцов. Вот так. Но сам он успел пошуровать как следует. Успел.

Гранат… Персики… Грядочки… Киндза… Мята… баклажанчики… а ввилле на стенах даже Ренуар и гравюры Дюре ра. Сильны вы, гражданин Гуров,сильны. Через такие пройти огни и воды, назлодействовать, уцелеть, быть нахорошеи~ счету у партии, отгрохать такую домину, обеспечить себе, детям ивнукам счастливую старость – это надо уметь. Вы конечно, мудро поступили,записав все имущество на зятя. Мудро. Его доходы легализованы. За бюсты Ильичаплатят миллионы. Я это знаю. Но, между прочим, мы занимаемся моим делом, а невашим. Поэтому давайте вернемся к моей жизни от вашего имущества. Позволю себе,раз ушел у нас разговор об эпохе массового сочинительства в органах, вспомнитьодно дельце… Восстановите, пожалуйста, в памяти образ ближайшего помощника вашегопапеньки, Влачкова… Я помогу. Высокий здоровяк. Красив. Внешне добродушен.Улыбка всегда имелась. Ворот нараспашку. С песней вырезал он и согнал с землинастоящих крепких мужиков нашего уезда. Выступать любил. Попал вот в эти лапыуже вторым секретарем обкома. Я завел, оказавшись в органах, списочек отрядапапеньки вашего. Влачков первым попал вот в эти лапы. Понял ваш немой вопрос.Папенька тоже в конце концов попал в них. Он у меня оставался напоследок, назакусочку. Не спешите. И до него дойдет наша мирная беседа.

Брал я Влачкова сам. Санкцию на арест в те времена получитьбыло просто, Донос состряпал мой кирюха, тот самый первый секретарь обкома,только что ушедший на «пензию». Я вам о нем, кажется, рассказывал. Донос былпрост, как правда. Влачков якобы выпустил всю обойму из маузера в портретСталина.

Жил Влачков в домине не хуже вашего. Под участок отхватилкусок парка культуры.

Пришел я его брать один, без помощников. Я это любил.

– Здравствуйте, – говорю, – Виктор Петрович.

– Здравствуйте, товарищ Шибанов. Удивлен. В чем дело?

– Зашел, – говорю, – прямо со службы.Извините. Есть разговор неприятный. Касается лично вас.

Он уже начал, конечно, метать икорочку, но было этосовершенно незаметно. Наоборот, пока мы шли по холлам и коридорам в его кабинет,шутил, хвастался коверными интерьерами, показал коллекцию старинного оружия,реквизированного у безобидного доктора Глушкова. Самого доктора шлепнули запопытку организовать «террор против обкомовцев, умело возбуждая низменныеинстинкты обывателей оружием времен Минина и Пожарского».

В домине Влачкова полно было челяди и пропах он весьперманентной, как тогда говорили, аморалкой – пьянством и блядством.

Несут нам шестерки в кабинет водочки, икорочки, балычка,ветчинки, грибков, патиссончиков – один к одному – маринованных, это я каксейчас помню, и Смирновской водки, настоящей, старой, царской еще Смирновскойводки. Выпили, хотя я чуть не сблеванул, когда чокнулись. Шатануло меня даже.Рухнул я в памяти на миг на печку нашу и зашел духом от того, как пулю за пулейосаживал Влачков в моего дядю. Пулю за пулей, и почему-то глаза убийцывыпучились, словно рвались из орбит, и побелели…

– Будем, – говорю, – здоровы!

– Постараемся. Выкладывайте. Слышал, между прочим, овас, как об отличном товарище, настоящем криминалисте и стойком большевике.

– У меня, – говорю, – в кармане донос на вас.Подписанный. Не анонимный. Но фамилию, сами понимаете, назвать не могу… Тир увас есть?

– Есть. В подвале. Сами понимаете, если завтра война,если завтра в поход…

– Это – да, – говорю и читаю вслух донос, как он,Влачков, ставит в собственном тире вместо мишеней портреты Сталина, а иногда идругих членов политбюро и шмаляет, шмаляет по ночам, стараясь попасть в лоб илиже в глаз вождю. Бывет, развлекаются целой компанией… Половые оргиипроизводятся прямо в тире, под выстрелы…

– Адский бред! – говорит Влачков. – Адский!

– Я, – отвечаю, – тоже так думаю. Бред,действительно, собачий. Поэтому я и пришел.

Сам донос рву и бросаю в камин. Влачков руку мне пожал. Ещевыпили. А донос я сжег, ибо сообразил, что хоть он и прост, как правда, дамороки с ним не оберешься, Нужно будет представить в деле вещественныедоказательства – пробитые пулями портреты Сталина и его урок, плюсбаллистическая экспертиза и прочая мура. Мне она была ни к чему. Рисковать я неимел права… не имел…