- Да, - легко соврала я. – И мне всё здесь очень нравится. А ваше печенье – оно даже по виду чудесное! Не терпится попробовать его на вкус.

Женщина просияла от такой нехитрой похвалы, а я тут же сунула в рот печенюшку и поняла, что ничуть не польстила – выпечка была чудесной. С корицей, кардамоном и гвоздикой. Песочное тесто было легким, так и рассыпалось на языке.

- «Поцелуйчики»! – угадала я название печенья, и этим обрадовала кухарку ещё больше.

- Госпожа Миттеран была в позапрошлом году в столице, гостях у кузины, - объяснила она, и её пухлые щёки зарумянились, как поджаристый хлеб, - и привезла рецепт. Ух, чего мне стоило вызнать его у её кухарки!..

- Это стоило любых трудов, - сказала я, подхватывая ещё одно печенье. – Очень вкусно, дорогая Лоис. И чай великолепен. Я сразу согрелась.

- Мы все очень рады, что вы приехали, - простодушно сказала она. – Зимой в здесь так скучно…

- Помилуйте, как может быть скучно зимой! – изумилась я. – Сейчас-то и начнётся самое веселье!

Радостное лицо кухарки помрачнело, а потом она сказала:

- Ну, может, веселье где-то и начинается, но только не в Шанталь-де-нэж.

- Как это? – я отставила чашку с чаем. – Объясните-ка подробнее, Лоис. Это как-то связано с месье маркизом и его семейной трагедией?

Кухарка помялась, а потом вдруг совершенно некстати прыснула:

- Ой, вы так смешно это говорит! Месье маркиз… Будто кошечка мяукнула.

Но она тут же приняла мрачно-торжественный вид, потупилась и кивнула:

- Мы все уважаем горе милорда. Да и зима для здешних – совсем не радостное время. После Большого Холода почти в каждой семье были покойники. Тут не до веселья, знаете ли. Одни поминальные службы.

- Большой холод? – переспросила я. – Что это такое?

- Двадцать лет назад зимой грянули такие морозы, что удивительно, как мы все не погибли, - Лоис вздохнула и посмотрела в окно. – Мне восемнадцать было, поэтому я всё прекрасно помню. Люди замерзали прямо в своих постелях. Как раз после нового года морозы и стукнули, да.

- Как это всё печально, - я с трудом представляла морозы такой силы, чтобы можно было замёрзнуть у себя дома, в тёплой постели. – Но прошло двадцать лет… Любое горе забывается.

- Время лечит любые раны, - согласилась Лоис. – Но в Шанталь-де-нэж всё долго помнят. Мы помним тех, кто погиб во время Большого Холода, а милорд никак не может забыть брата. Когда лорд Шарль и леди Юджени умерли, милорд так горевал… Стал совсем чёрный, как закопченный котелок. Вот не совру! Пусть зубы выпадут, если вру! – она для верности щёлкнула себя ногтём по зубу. – И барышня Марлен совсем малюткой была, ей никак не могли найти кормилицу – она ото всех отказывалась, милорд тогда чуть с ума не сошёл. Одна только госпожа Жозефина смогла её выходить – придумала делать соску из овечьей шерсти и поить барышню козьим молоком. Поэтому милорд так ей благодарен… госпоже Жозефине. Она важничает, конечно, но ей и полагается важничать. Спасла племянницу милорда!..

- Да уж, - пробормотала я.

- Вы не будьте слишком строги с барышней Марлен, - попросила Лоис, почти повторив слова Огреста. – Мы все её жалеем, она же сиротка.

- Не волнуйтесь, - утешила я её, - я не собираюсь обижать.

- Вот и хорошо, - кухарка с облегчением перевела дух. – Тогда я пойду, барышня. Заболталась я с вами, а у меня дел там – только успевай поворачиваться! Если что-то понадобится, вы не стесняйтесь. Я вам и чайку заварю, и блинчиков настряпаю, если проголодаетесь.

Когда она ушла, я едва успела съесть ещё печенье и запить чаем, когда появилась госпожа Броссар.

- Если вы не слишком устали, я могу познакомить вас с барышней Марлен, - сказала она чопорно. – Вы не устали?

Разумеется, я сразу поняла, что отказа на этот вопрос быть не может.

- Нет-нет, - ответила я, надевая приталенную жакетку и торопливо застёгивая пуговицы. – Я готова, идёмте. Мне не терпится познакомиться с мадемуазель Марлен.

Мы вышли в коридор, дошли до соседней двери, и госпожа Броссар постучала – чётко, громко.

- Можно войти, Марлен? – спросила она, подождала несколько секунд и толкнула двери, не дожидаясь разрешения.

Я тоже переступила порог, с любопытством оглядываясь. Комната была похожа на комнату наследной инфанты – большая, светлая, обставленная роскошной мебелью – маленькой, детской, явно сделанной на заказ. Всюду были игрушки - горы игрушек! И сразу было понятно, что куколка, припасенная мною на подарок, не произведет впечатления. Здесь были лошадка-качалка, куклы всех размеров в великолепных платьях и костюмах, фарфоровый сервиз с крохотными чашечками, блюдцами и чайничком, и – мечта всех девочек! - двухэтажный домик высотой в два локтя, с мебелью и крохотными фигурками.

За всем этим великолепием я не сразу заметила принцессу этого детского царства.

- Марлен, - сказала госпожа Броссар, - познакомьтесь. Это – ваша гувернантка, барышня Ботэ. Ваш дядя нанял её, чтобы она учила вас. Слушайтесь её во всём.

Я оглянулась и только теперь увидела в углу комнаты маленькую девочку. Ей было лет семь-восемь на вид, очень стройная, почти худенькая, одетая в голубое платье с пышным подолом, отороченным кружевами. Лицом она необыкновенно походила на своего дядю – такие же правильные черты, только по-детски нежные. Но глаза у девочки были темными, как ночь. И такими же темными были волосы – они даже отливали в синеву, как крылья ворона. А кожа была белоснежной, с лихорадочным румянцем на скулах.

Фарфоровая кукла. Вот на кого она была похожа. Красивая фарфоровая кукла. С таким же непроницаемым лицом и ничего не выражающими глазами.

Кукла смотрела на меня и молчала, и мне ничего не оставалось, как заговорить первой:

- Добрый день, Марлен, - сказала я мягко. – Меня зовут Кэтрин Ботэ, и я надеюсь, что мы с вами подружимся. Ваш дядя поручил мне начать ваше обучение, и мне хотелось бы узнать, что вы умеете, чему хотите научиться. Вам нравится рисовать? Я привезла акварельные краски и могу научить вас рисовать прелестные картинки. Вы когда-нибудь рисовали акварелью?

Я ждала ответа, но девочка молчала. Она даже поджала губы, показывая, что не желает разговаривать.

- Вы должны ответить барышне Ботэ, Марлен, - заметила госпожа Броссар. – Молчать – это невежливо.

- Наверное, Марлен растерялась… - решила я оправдать свою ученицу.

Но тут фарфоровая кукла шевельнула пунцовыми губками и сказала с необыкновенно взрослой и холодной интонацией:

- Она мне не нравится. Пусть уходит.

Первая встреча с ученицей прошла не самым лучшим образом, так же, как и с её «доброй» нянюшкой – госпожой Броссар. Надо отдать нянюшке должное – она сразу же попыталась сделать девочке внушение насчет меня.