конечно же, смутило офицеров, но грамотный втык командования творит чудеса даже в самых нелепых и сложных ситуациях.

Васильев, разумеется, не был уверен, что в отведенные им сроки что-то разрешится. Задания он нарезал скорее для того, чтобы раскачать обескураженных подчиненных. В любом случае, перед боем лучше безрезультатная деятельность, чем результативная апатия, решил он.

Убедившись, что все подчиненные заняты делом, Васильев, наконец, обратился к Касаткину. Адмирал все это время сидел в своем кресле, скрестив на груди руки и сжав губы так, что они побелели. На его лице, искаженном гневом, играли желваки. Глаза лихорадочно блестели, взгляд не отрывался от угла, где приводили в чувство Реджи Синака. Если бы человек умел убивать взглядом, пострадал бы не только ненавистный индус, но и вся бригада медиков. Верный пес Соболев стоял рядом. Он уже доложил адмиралу, что десять минут назад Реджи Синак пришел в себя после шестидневного беспамятства. Ученый проснулся, без разрешения покинул свою палату, безо всяких затруднений буквально разбросал всю свою охрану и, вооружившись стазером одного из десантников, направился на центральный пост, где и вывалил на окружающих свою странную речь. Собственно, именно об этом и хотел доложить лжеадъютант Васильева, прежде чем на экранах радаров появился «Осирис-3», внося своим появлением раздрай в четкую боевую стратегию флотилии.

— Товарищ адмирал, — обратился Васильев к Касаткину, — что думаете?

Касаткин перевел взгляд на своего зама и неуверенно произнес:

— О чем именно? О Синаке или об этом? — и он кивнул на голограмму, где на фоне огненной стены Солнца крутился потрепанный временем и дальним походом «Осирис-3». — Если о корабле, то это не может быть «Осирис-3». Ему попросту неоткуда здесь взяться!

— Но мы его видим! — возразил Васильев. — Вот он. Перед нами. Вполне себе реальный звездолет. Только на позывные не отвечает.

— Мы видим то, что хочет показать нам шар! — раздраженно ответил адмирал Касаткин. — Ничего более. Все морок! Отвлекающий маневр.

— Но наши приборы…

— Наши приборы лгут! — повысил голос Касаткин. — Неужели непонятно? Эти ублюдки там! До них рукой подать! Мы фиксируем их гравитационный след, но все еще не видим их. А теперь еще и это… — и адмирал раздраженно кивнул на голограмму, лицо его при этом непроизвольно скривилось, как от зубной боли. — Это ловушка. Они не знают, как нас остановить, поэтому придумали это. Приборы лгут, Герман, уверяю тебя. Все что мы видим — ловушка или, того хуже… — Касаткин вдруг насторожился, озираясь, не слышит ли кто. Он понизил голос так, чтобы его могли услышать только Соболев и Васильев, и продолжил говорить, покрутив пальцем у виска. — Возможно, это их излюбленное оружие — игра с нашей психикой. Они рисуют нам коллективную галлюцинацию и надеются внушить нам ложные данные. Они хотят, чтобы мы отступили, хотят вынудить нас ошибаться. Нет уж, — и глаза Касаткина блеснули легкой безуминкой, — второй раз мы на такое не купимся! Хватит с нас шести лет геноцида! Продолжайте сближение с шаром. Нужно побыстрее покончить со всем этим.

— Допустим… — протянул Васильев, понимая, что сейчас не в силах переубедить адмирала. Смотрел он при этом на бесстрастное лицо Соболева. Похоже, даже личный цербер Касаткина не замечал очевидного — адмирал явно не в себе. Его слова имели бы смысл, если бы не показатели приборов. Внезапно появившийся из ниоткуда «Осирис» не был мороком. Корабль был реальным физическим объектом, стоящим на пути эскадры. Бортовые системы слежения фиксировали его всеми доступными средствами. Другие корабли и их командиры подтвердили, что видят то же, что и флагман. — Допустим, вы правы, адмирал, но оставим пока этот вопрос, — продолжил допытываться Васильев. — Что вы думаете о заявлении Синака? Что нес этот сумасшедший? О каком выборе он говорил?

— Мне почем знать? Вы разве еще не поняли? Реджи Синак спятил! Причем довольно давно! Его бы запереть и не выпускать!

— Мы, к слову, так и сделали, адмирал, — напомнил Васильев. — Не пойму, как ему удалось выбраться? Откуда такая прыть?

— И мне хотелось бы знать, — согласился с ним Соболев и тут же бросил в огород каперанга камень. — Должно быть, выучка у матросов на флагмане уже не та, что была раньше.

Васильев хотел было послать наглеца куда подальше, но его гневную тираду прервал доклад с мостика. Говорил второй пилот.

— Командир! Проведена полная диагностика показателей. Приборы не врут. За бортом действительно минус 272 градуса по Цельсию. Солнечная радиация на нас никак не влияет. Корпус «Осириса-3» также никак не реагирует на излучение Солнца. Кроме того, мы не испытываем ни солнечного тяготения, ни электромагнитного излучения, ни радиации — ничего! Мы словно в межзвездном пространстве, в миллиардах километров от любых источников электромагнитного или любого другого излучения. Но даже там таких низких температур не бывает!

— При нашей текущей скорости до столкновения с неопознанным звездолетом осталось девятнадцать минут, — присоединился к докладу штурман. — Попытаемся уйти от столкновения? Еще есть время.

— Практически абсолютный ноль… — изумленно прошептал Васильев. — Мы в двух миллионах километров от поверхности Солнца. Еще десять минут назад на нас действовали все его поражающие факторы, включая тяготение.

— Невозможно… — продолжал бормотать Касаткин, качая головой из стороны в сторону. — Все морок! Бред! — он начинал походить на безумца. Его глаза странно бегали из стороны в сторону, словно он что-то понял, но не хотел признавать это. — Невозможно! Все это ловушка! Надо атаковать. Надо срочно…

— Проверяем другие параметры, командир! — продолжал пилот.

— Да-да, работайте… — Васильева беспокоило состояние адмирала. — Сергей Игоревич, с вами все в порядке?

Касаткин перевел потерянный взгляд на Васильева.

— Да, Герман. Я просто… — он сейчас действительно выглядел растерянным, словно ребенок, сознание которого поместили в голову видавшего виды военного и заставили принимать судьбоносные решения за все человечество. — Просто я подумал…

— Могут ли быть на борту «Осириса-3» выжившие? — предположил командир «Вольного» и, судя по всему, угадал. Именно об этом и думал Касаткин. О своей дочери. Его с головой выдали испуганный взгляд и не к месту задрожавшие руки, тем не менее версию Васильева он тут же отмел.

— Нет… — бормотал адмирал. — Такого не может быть. Только не сейчас!

Мысли свои Касаткин все же предпочел не озвучивать: «И потом, она была на „Прорыве“… Никто не знает, долетел ли он… Нет, нет, нет! Не может она