тварями разобрался, пока мы будем работать. Ивы нигде не было видно. Оставшиеся «Дочери» стушевались, растворились в толпе. «Дочерей Брунгильды» и правда больше не существовало.

Я не мог не подумать, что случившееся с ними – к лучшему. Хекла построила всю свою партию исключительно вокруг себя и своего арбалета. У неё было слишком много целительниц и магинь, недостаточно воительниц и не было пробивной силы. Поначалу система работала изумительно, но я догадывался, что рано или поздно она распадётся. Совсем не исключено, что сейчас они найдут группы, где их способности будут использоваться более рационально.

Мы решили не выпускать Катю на всеобщее обозрение, пока будем расцеплять поезд, чтобы над кем-нибудь не взяли верх не лучшие эмоции. Я обменивался ударами кулаком в кулак и громко провозглашал, что мне требуются все фуражки и ключи, которые достались моим попутчикам в течение поездки.

Обходчики и мои товарищи поначалу сторонились нас, держа в уме судьбу, постигшую Хеклу, да и смотрелись мы с Пончиком наподобие демонов из «Восставшего из ада»[122]. Но когда люди узнавали, для чего я собираю фуражки, поддержка окружила меня единодушной волной. Я был готов встретить эгоистичное нежелание расставаться со своим добром, которое «вдруг ещё пригодится для чего-нибудь», или его можно будет продать; но ничего подобного не было. Люди сотрудничали. Они сплотились. Разносили мой призыв. За двадцать минут у меня собралось больше семисот фуражек плюс пятнадцать ключей с цветных линий, которые тоже должны были пригодиться у порталов. Пока этого было достаточно. Я надеялся, что взаимопомощь будет продолжаться.

Да. Надежда у нас есть. Небольшая. Но она есть.

Когда я принялся убирать добычу в инвентарь, Пончик шепнула мне:

– Карл, мы это сможем продать за три с лишним миллиона золотых. За три с половиной миллиона! Зуб даю, я продам ещё дороже. Мы будем богатыми!

– Да, на шоу это будет выглядеть очаровательно. Как кузина Беа: притворилась, что у неё рак, и собрала пожертвования в «Мой фонд»[123].

– А если найдётся способ спасти людей без помощи фуражек? Тогда я смогу их продать, а?

Я рассмеялся.

– Вне всяких сомнений.

Поезд тронулся, и мы остались втроём в покорёженном вагоне подземки. Сколько-то времени у нас ушло на знакомство со станцией семьдесят пять. Мы находились на одном из последних ещё не исследованных нами участков железнодорожной сети. Я рассчитывал найти там что-нибудь полезное. Мы выпустили Монго на волю, и он раскричался пронзительно и сердито из-за того, что его так долго держали взаперти. Впрочем, он быстро отвлёкся на кровь и слизь, которыми мы были покрыты. Мне пришлось несколько раз щёлкнуть велоцираптора по клюву, чтобы он не принялся нас облизывать.

С первого взгляда было несомненно, что эта станция отличалась от других. Масса колей отходили от неё к малогабаритному депо, состоявшему из нескольких десятков железнодорожных платформ, настолько компактных, что на них могла бы разместиться лишь скромная горстка людей зараз. Платформы эти были нескольких видов. Я предположил, что на них хобгоблины подъезжали к находившимся в аварийном состоянии поездам, чтобы ремонтировать их. Узнаем наверняка, когда очистим станцию.

Мы прошли по туннелю, который привёл нас в обширный грот, содержавший множество приземистых строений, в основном складских, без дверей, а также открытых мастерских. Всё пространство составляло одно большое ремонтное депо. Причём перенаселённое. Землю покрывали тела гулей, сотни тел. Валялись среди них тела и гноллов, и хобгоблинов. До нашего появления там что-то взрывалось, о чём свидетельствовали рытвины и вмятины на стенах этой индустриальной станции. Что-то сожрало большинство гноллов, от чьих тел не осталось ничего, кроме обломков копий и панцирей. Я подобрал всё это, хотя считал, что пригодиться нам может немногое.

– По-моему, кто-то здесь уже пошуровал, – заметил я. – Кто-то собрал свой лут. Не вижу ни одной золотой монеты.

Система показала нам, что все гули были перебиты гноллами и хобгоблинами, а гноллов и хобгоблинов убивали гули. Впрочем, многие гноллы были также убиты хобгоблинами. Меня это не удивило. Хобгоблины – это взрывчатка. А взрывчатка – это побочный ущерб.

В самом центре грота стояли рядышком три нетронутые строения. Арсенал гноллов. Нечто называемое ремонтным цехом хобгоблинов. И зона безопасности. Шикарная, красивейшая зона безопасности. Меня взяла досада, когда я увидел, что дверь арсенала открыта. Тот, кто побывал здесь (кто бы он ни был), проник в арсенал. Хотел бы я знать, присвоил ли он то, что гноллы там хранили. Может быть, нам очень не повезло.

Требовалось как можно скорее раскрыть секреты этой станции, но, кроме того, нужно было и отмыться, и выспаться, и обновить свои баффы. К тому же скоро должен был начаться итоговый новостной выпуск.

Мы подошли к бару, который назывался «Собака, ведущая вниз». На входной двери висела сделанная от руки надпись: «Ой! Хобгоблины – нет!» Толкнув дверь, я увидел помещение в стиле таверны, такое же, как большинство тех, которые мы видели на третьем этаже. Не перемещённое земное заведение. Нечто непонятное.

И я сообразил, в чём разница. Над стойкой тоже висел экран, но не предлагалась аренда комнат. Вход в наше личное пространство здесь тоже был, но он походил скорее на входы в местные бары возле входа в клуб «Десперадо». А это означало, что мы попали не в настоящую зону безопасности. Здесь нельзя было открыть свои ящики, и мы не были защищены от мобов.

Когда мы сделали несколько шагов вглубь тёмного помещения, меня покоробило от запаха пропитанного пивом дерева. Таверна была пуста, за исключением гнолла-бармена; он спал, растянувшись на стойке в окружении пустых бутылок. И громко храпел. Монго подошёл к нему вплотную и принялся его обнюхивать. Я выяснил, что это Теневой гнолл, тип, с которым мы до сих пор не сталкивались. Он больше походил на гиену, чем на шакала.

– С этим, должно быть, связана какая-то история, – заметил я. – Вытрясем из него, только сначала в душ.

Я повернулся к двери нашей зоны безопасности. И мы вошли.

– Не наследите на полу! – воскликнула Катя, как только мы оставили на полу кровавые следы. – Господи, я так и слышу голос мамы: «Катя, снимай обувь. Вот вырастешь, и в твой дом будет неприятно заходить». Выходит, мама была права.

Она рассмеялась и на цыпочках прошла через комнату к своему пространству, оставив на полу цепочку грязных красных следов.

В этот миг меня осенило. Отныне и навсегда Катя – часть нашей команды. Об этом не требовалось объявлять вслух. Мы все знали. Пусть здесь никогда не будет «дома», но это место для нас и только для