Настроение было паршивым, даже мысль о скором отъезде не грела его. Он облазил всю свалку, валясь с ног от усталости, но никаких следов Жгута, тот словно в воду канул.

«Наверняка заполз в какую-нибудь нору и потомство воспроизводит», — проносились у него мысли.

Кроме того, он еще не отошел от ужасной смерти Даши. Память вновь и вновь вытаскивала на поверхность сознания картину: бедная растерзанная Даша лежит на земле, правой ноги нет выше колена, все тело в царапинах и потеках, на лице выражение безмерного ужаса…

Витек с Джеки Чаном похоронили ее в ста метрах от дома, Кеша соорудил импровизированный крест.

— Давайте Дашку помянем? — негромко предложил Витек.

Они выпили, затем Рост поднялся на ноги и отозвал в сторону Витька. Он успел заметить, что по лицу бомжа пробежала тень недоверия, и это его задело. Они отошли метров на двадцать за дом.

— Говори, — потребовал Витек, нервничая.

— Слушай, — начал Рост, остановившись. Бомж замер, выжидательно глядя на Роста. — Через пять-шесть часов меня здесь не будет. Скорее всего, видимся мы в последний раз.

— Во те нате, хер в томате, — протянул растерянно Витек. — Вообще-то, я так и думал.

— Неважно, я знал, что ты догадываешься. Дрюню берегите. И вот, — Рост протянул Витьку пакет с деньгами. — Это самое большее, что я могу для вас сделать.

Витек заглянул внутрь, и руки его вздрогнули, как если бы пакет был наполнен скорпионами.

— Это… ты что, банк грабанул?

Рост изобразил на лице подобие улыбки.

— Эти деньги заработаны. Не совсем честно, но заработаны. Постарайтесь сделать себе хоть какие-нибудь документы. И проследи, чтобы с Дрюней все было нормально.

— Ну-у-у, Геныч, — протянул Витек слегка обалдевшим голосом, но Рост его прервал:

— Меня зовут Ростислав. Извини, но я не мог сразу назвать свое имя. Есть… кое-какие причины.

— Ростислав, — повторил бомж, словно пробуя имя на язык. Вид у него все еще был ошарашенный. — Тебя ищут? — спросил он и сам же ответил: — Ну да, стал бы ты сидеть на помойке с такими бабками. Ребятам-то скажешь? Насчет отъезда?

Рост медлил с ответом. Он уже успел привязаться и к Кеше, и к немногословному Джеки Чану. С другой стороны — чем меньше людей о нем знает, тем лучше.

— Не знаю, — сказал он откровенно. — Может быть… Посмотрим.

Витек шагнул вперед, и Рост с изумлением увидел, что глаза его друга блестят от слез. Он крепко обнял Роста.

— Никогда… никогда не видел такого нормального пацана, — сдавленно проговорил он. Тут же отошел, будто устыдившись внезапного проявления своих чувств.

— Все в порядке, Витек, — сказал Рост, чувствуя себя неловко. — Пошли к костру.

На горизонте появилась молочная полоска рассвета. Луна бледнела. По влажной земле стлался густой туман. Рост взглянул на часы — четыре, начало пятого. Через час нужно собираться — его ждет Сашок в своей тюбетейке и Говновонялка. К щиколотке что-то прикоснулось, и Рост увидел Черномырдина, который терся о его штанину.

— Заберешь его с собой? — неожиданно спросил Витек.

Рост хотел что-то ответить, как вдруг сзади послышался шорох. Все повернули головы на звук.

— Кто там еще? — неуверенно спросил Витек. Вместо ответа треснула ветка, и Кеша вздрогнул, как от пощечины. Некоторое время было тихо, после чего из темноты к костру кто-то шагнул. Это был явно не Жгут.

Ночь смеется, когда я убиваю…

«Tout fini…»[4]

Несмотря на поздний час, в дежурной части отделения милиции работа кипела. Бесконечные звонки, большей частью несущественные, но на каждый из них согласно закону должна быть соответствующая реакция, только успевай донесения записывать да наряды для проверки направлять. Дежурный, слегка одуревший от всей этой суеты, наконец улучил момент и заварил себе крепкого чаю. Его помощник, двадцатитрехлетний румяный парень, сидел рядом.

Когда чайник вскипел, он достал из стола две облезлые кружки, на одной из которых был изображен фиолетовый слоник с зонтиком. Эту он взял себе.

— Вот такие пироги, земляк, — проговорил дежурный, размешивая сахар. — Небось уже не рад, что к нам в систему пошел работать?

Помощник неопределенно пожал плечами и отхлебнул из смешной кружки.

— Ладно, не дрейфь, привыкнешь.

— Анекдот тут вспомнил. Звонит в ментовку пьяный рокер: «У меня с мотоцикла украли руль и фару!» Ну, высылают наряд, а он перезванивает и говорит: «Извините, все нормально, просто я задом наперед сел».

Дежурный уже хотел сказать, как же нужно было так нажраться, чтобы на собственный мотоцикл сесть задом наперед, как внезапно дверь отделения открылась и внутрь вошел молодой человек лет двадцати — двадцати двух.

Милиционеры замолчали, отметив странную походку: в колени парня словно вколотили гвозди, а к лодыжкам приковали тяжелые гири. Он шел, как глубокий старик. Одет неряшливо, засаленная рубашка и протертые до дыр брюки, с разбитых туфель дохлыми червями волочились развязанные шнурки, перехваченные многочисленными узелками.

— Куда? — с равнодушным презрением спросил дежурный. Однако лицо его несколько изменилось, когда он увидел вблизи глаза парня — в них застыл смертельный испуг.

— Я… хочу написать заявление… как это… явка, — просипел юноша, наклоняясь вперед, и дежурный на мгновение подумал, что того сейчас вырвет прямо на стекло с надписью «ДЕЖУРНАЯ ЧАСТЬ». — Явку… с повинной.

— Какая явка? — повысил голос дежурный, поднимаясь с места. В отделение зашел милиционер-охранник, и дежурный крикнул ему:

— Ты чего пускаешь кого ни попадя?!

А затем парню:

— Иди проспись, дурилка. Да помойся заодно, в порядок себя приведи.

— НЕТ!!! — неожиданно заорал молодой человек и стукнул кулаком по стенке.

— Куда его? — спросил милиционер-охранник, поправляя автомат на плече.

Парень снова наклонился к окошечку и тихо прошептал, ровно для того, чтобы дежурный его услышал:

— Я убиваллюдей.

— Чего-о-о? Каких людей?!

— Уже почти два года… Я и еще несколько пацанов с девчонкой… УБИВАЛИ БОМЖЕЙ… РЕЗАЛИ НА СВАЛКАХ, ПОМОЙКАХ, ЧЕРДАКАХ… ПОЧТИ КАЖДЫЙ МЕСЯЦ, МОЖЕТЕ ПРОВЕРИТЬ ПО СВОДКАМ, — выпалил он на одном дыхании. — Я помню все места, могу показать хоть сейчас.

Дежурный собирался оборвать его, чтобы тот не молол чушь, но осекся. Его поразила уверенность, с которой парень произносил слова, что могло свидетельствовать только об одном: пацан истово верил в то, что говорит. Значит, либо он псих, либо (что еще хуже) прав. И многолетний опыт подсказывал дежурному, что в данном случае, как это ни печально, ближе к истине, скорее всего, второе.