нескладный безусый семнадцатилетний юнец, племянник стал выше на несколько дюймов, и теперь кичился изящно подстриженной золотистой бородкой – он единственный из детей Тильды унаследовал ее цвет волос. В Саксонию Генрик вернулся с родителями, когда закончилось их изгнание, но провел в Анжуйских владениях достаточно времени для того, чтобы установить прочные связи с родней матери. Он сейчас же с негодованием накинулся на тюремщика Ричарда, уверяя, что большинству немцев стыдно за возмутительно дурное обращение императора с тем, кто находится под защитой церкви.

– А что твой отец? Он тоже здесь?

– Нет, он отказался приехать. Сказал, что лучше отужинает с дьяволом, чем станет обсуждать мир с Гогенштауфеном.

Зять Ричарда, известный как Der Löwe, Лев – герцог Саксонский и Баварский, некогда был самым могущественным среди германских баронов, силой, с которой следовало считаться. Но вражда с Гогенштауфенами оказалась гибельной для его дома. Он был обесчещен, изгнан, лишен титулов и герцогств. Ричард понимал его обиду, но не видел смысла в позиции Генриха Льва, ведь когда все его союзники заключат мир с их злейшим врагом, ему придется иметь с ним дело один на один.

Генрик, по всей видимости, думал так же, потому как со вздохом сказал:

– Я пытался убедить его хотя бы узнать, что предлагает император. Он никого не пожелал слушать – ни меня, ни Генриха. У него появился еще один повод для обиды на императора, – молодой человек печально улыбнулся. – Я с детства был помолвлен с двоюродной сестрой Генриха. Агнеса, единственная дочь его дяди Конрада, главы Рейнского палатината, была блестящей партией, и, потеряв герцогство, отец утешался тем, что ему не приходится беспокоиться хотя бы за мое будущее. Однако Генрих запретил брак, он хочет выдать Агнесу за Людвига, герцога Баварского. Признаюсь, я был страшно разочарован. Агнеса не только богатая наследница, у нее ослепительная улыбка, и мы всегда хорошо ладили. Но отец принял это тяжелее, чем я. Он ненавидит Гогенштауфенов даже сильнее, чем ты, дядя.

– Нет никого, кто ненавидел бы их сильнее, чем я, – возразил Ричард с таким притворным негодованием, что Генрик рассмеялся. – А твой отец знает, что ты отправился на эти переговоры?

Генрик кивнул:

– Ему известно, что я здесь лишь для того, чтобы повидаться с тобой. Если ты сумеешь хоть как-то договориться о мире, на меня он не распространится. Я должен остаться на его стороне, даже если сам того не желаю.

Увидев, что Ричард его понимает, Генрик с облегчением уселся верхом на стул, нетерпеливо отбросил прядь светлых волос с синих, как небо, глаз.

– Дядя Ричард… Я должен кое-что сказать, и тебе это не понравится. Я получил письмо от сестры с признанием, что ее муж принял участие во вторжении французского короля в Нормандию. – Увидев, как поджались губы Ричарда, он поспешно добавил: – Рихенца пишет, что у Жофре не было другого выбора, ведь Филипп его король, но она очень этим расстроена. Что мне передать ей в ответном письме?

– Скажи, что я не виню ее, – ответил Ричард, делая ударение на последнем слове, и тем дав Генрику понять, что Жофре не так повезло. Ричард не слишком удивился измене Жофре, но все же был уязвлен, тем более что понимал – за ним последуют и другие.

Генрик тут же подтвердил его опасения, назвав имена нескольких баронов, присоединившихся к французам, и в том числе двоих, сражавшихся рядом с Ричардом в Святой земле.

– И это еще не самое худшее, дядя. Рихенца говорит, что ты потерял замок Жизор. Кастелян предал твое доверие, сдав замок французскому королю.

Ричард ожидал возможных измен, но не такой. Он ссутулился в кресле. Трудно сказать, кого он сейчас ненавидел сильнее: вероломного лизоблюда, который сдал Жизор, французского короля, столь же бесстыдного, сколь и трусливого, или это дьявольское отродье Генриха.

Генрику страшно не нравилась роль гонца, приносящего дурные новости, и потому добрые вести от Рихенцы он приберег напоследок в надежде, что они смягчат горечь.

– Однако, дядя, король Франции потерпел серьезную неудачу при осаде Руана. Граф Лестер не только не дал захватить город, но впридачу еще и выставил Филиппа дураком – открыл ворота и бросил вызов, предлагая войти, если тот посмеет. Филипп не решился и удрал, поджав хвост!

Уловка сработала – Ричард разразился смехом:

– Я бы все отдал, чтобы такое увидеть!

Потом он поделился с племянником парой историй про подвиги графа Лестера в Святой земле, и когда его пригласили в большой зал на встречу с германской знатью, пребывал уже в гораздо лучшем расположении духа. Он поднялся, кивком подозвал стражу, словно по-прежнему имел право приказывать, и мысленно дал обет показать Филиппу, что даже будучи пленником, способен дать отпор предательству французского короля.

* * *

Присутствовали все германские мятежники, кроме зятя Ричарда, но верховодили всем герцоги Брабантский, Лимбургский и Богемский, а также архиепископы Кельнский и Майнцский. Ричард не был склонен доверять Генриху Лимбургскому, поскольку тот не исполнил свой обет отправиться сражаться в Святую землю, но проникся мгновенной симпатией к его племяннику – Генриху Брабантскому. Также Ричард с радостью заметил племянника архиепископа Кельнского – Адольфа фон Альтена: ему понравилась прямота и храбрость пробста во время суда в Шпейере.

Обмениваясь любезностями с герцогом Оттокаром Богемским, король не мог не ощутить иронию встречи при этих обстоятельствах, потому что изначально он надеялся найти убежище в Моравии, герцогстве брата Оттокара. С тех пор прошло всего пять месяцев, но казалось, будто это было давным-давно – столько всего случилось за это время.

Когда все расселись в соларе дворца за длинным столом на козлах, Ричард предложил услуги своего клерка Фулька в качестве писца. Капеллан Ансельм начал собрание с молитвы. Короля воодушевляло, что его хотя бы согласились выслушать. Однако он знал, что потребуется все отпущенное ему красноречие, чтобы убедить мятежников заключить мир с человеком, которому они не доверяют и которого ненавидят.

Ричард начал с того, что выразил соболезнования герцогам Брабанта и Лимбурга – брату и дяде убитого епископа Льежского, а потом решил не ходить вокруг да около, а