Гитлер, как утверждали врачи, был патологически кровожаден. Очевидцы говорят, что он всегда был счастлив и весел, когда объявлял о какой-нибудь экзекуции, поэтому идея массового уничтожения военнопленных ему очень понравилась, однако Коллер успел послать за Герингом, и тот вместе с Деницем и несколькими генералами, опасавшимися возмездия за этот акт насилия в виде ответных акций со стороны союзников, отговорили его от этой безумной затеи.

Грегори было неловко не держать данного Сабине обещания проводить с ней хоть несколько часов в неделю, ведь бедняжке было так одиноко и страшно под бомбежками, но раз уж он заинтересовал Гитлера предсказаниями Малаку и беседами о перевоплощении, он считал своей прямой обязанностью и долгом находиться безотлучно под рукой у фюрера. И как бы ему ни хотелось урвать часок-другой ради женщины, которой он был многим обязан, и которая ему нравилась, но долг заставлял его оставаться в бункере. Дозвониться до нее по телефону не удавалось, что и неудивительно, принимая во внимание, что станции и телефонные линии постоянно страдали от ночных бомбардировок. Писать было рискованно: письма вскрывались гестаповцами в поисках пацифистов и недовольных, к тому же он не хотел, чтобы было известно, что он каким-то образом с ней связан.

Вечером в самом начале апреля Гитлер снова послал за Грегори и Малаку.

Все было как и в первый раз, только теперь они чувствовали себя гораздо увереннее. Общее содержание бормотаний Малаку в переводе Грегори сводилось к следующему. Русские собираются с силами, чтобы в середине месяца начать новое большое наступление. Рур придется списать в расчет, потому что фельдмаршал Модель окружен предателями, которые заставят его сдаться. Среди высших эшелонов власти также имелись предатели, по меньшей мере двое из правительства были в тайных сношениях с врагом, пытаясь подписать с ним сепаратный мир, но их попытки закончатся провалом. Невзирая на нынешние успехи англо-американцев, они никогда не дойдут до Берлина, и в самом скором времени получат удар страшной силы, который, возможно, полностью перевернет политические ориентиры.

Гитлер в три погибели согнулся над письменным столом и выглядел совершенно больным. Услышав о поражении англо-американцев, голова его вдруг качнулась и упала на стол; он силился поднять ее и не мог.

Вскочив со стула, Борман бросился к нему и крикнул Грегори, чтобы он позвал доктора Морелля. Малаку, выходя из своего состояния полутранса, начал приоткрывать бессмысленные поначалу глаза, но, получив от Бормана четкий приказ «пошел вон», моментально выполнил приказание.

Морелль занимал в бункере фюрера две комнаты, из которых почти никогда не выходил, поэтому Грегори тотчас же отыскал его и сообщил о случившемся, они вместе поспешили обратно в кабинет фюрера, где старый знахарь умело сделал фюреру укол в вену. Через несколько секунд Гитлер открыл тусклые глаза и сказал, обращаясь к Грегори:

— Ваш турок — прекрасный медиум. Я и сам обладаю этим даром, поэтому сразу вижу настоящий талант. В моем случае это связано с прекрасной интуицией, и его предсказание о том, что англо-американцам никогда не дойти до Берлина, совпадает с моим предчувствием. Сейчас я устал, но скоро я опять пошлю за вами обоими… очень скоро.

Наверху, в огромном зале рейхсканцелярии Грегори нашел поджидавшего его Малаку. Глаза еврея сияли:

— Умерла свинья? — спросил он по-турецки.

Грегори покачал головой.

— Нет. Сопротивляемость организма удивительная. Этот старый негодяй сделал ему укол, и он тут же пришел в себя.

Малаку пробормотал несколько ругательств на иврите. Потом, когда они уже шли по улице, он вынул что-то из кармана. Русские вовсю бомбили Берлин, в этот момент ярдах в сорока от них упало несколько зажигалок, при свете которых Грегори рассмотрел, что в руках Малаку держит длинный шнурок с петлей на одном конце. Он полюбопытствовал:

— Что это такое?

— Гаррота, — мило улыбнулся Малаку. — Я ее ношу с собой как талисман и как фокус, при помощи которого я улавливаю силу. Если бы я не брал на эти сеансы с собой что-нибудь такое, в самый ответственный момент испускаемое Гитлером зло могло бы нарушить мой контакт с Внешним Кругом.

— А что такого особенного в этой удавке, чтобы придавать ей такое оккультное значение? — осведомился Грегори.

Малаку скрипуче засмеялся:

— Одна только астрология не позволила бы мне делать такие точные предсказания. Время от времени я обязан сделать подношение… гм… источнику моего могущества. В нормальных условиях надо было бы пользоваться жертвенным ножом, а гаррот была бы только талисманом. Но мы с вами не в нормальных условиях, да и нож бы мне не позволили пронести в бункер, поэтому я ношу только гарроту. Но вы не подумайте, что это просто шнур — она очень здорово заряжена, ведь совсем недавно я несколько раз ею убивал.

Остановившись как вкопанный, Грегори схватил сатаниста за руку и рванул, развернув его к себе лицом, вгляделся в него и спросил:

— Ты что, хочешь сказать, что когда ты в одиночку выходишь по ночам, то ты убиваешь людей в затемнении?

Небрежно вырвав руку, Малаку ответил:

— Если бы убивал, то мы бы с вами были значительно надежнее защищены. Да только, к несчастью, для этого у меня кишка тонка. В качестве жертв мне приходится довольствоваться животными.

— Какими? Кошками и собаками?

— Да, ими. Я их подманиваю объедками, накидываю на них шинель и тащу в ближайшую разбомбленную церковь и там приношу в жертву, лишая жизни гарротой.

— Господи, до чего ты мерзок.

— Ваши дурацкие нежные чувства оставьте при себе. Нечего тут сантименты разводить, — окрысился Малаку. — Кроме того, это вас вовсе не касается. Будьте довольны и тем, что используете мои контакты с Бесконечными Стихиями, чтобы привести нашего общего врага к его закономерному и заслуженному концу.

Они подошли к Министерству. Грегори собирался уже войти внутрь здания, когда сатанист отрывисто бросил ему «спокойной ночи» и зашагал дальше по улице. Грегори на секунду представил себе, что Малаку собирается делать, и усилием воли сдержал подкатившую к горлу тошноту. Как бы ни гадки были его обряды, но — как знать? Быть может, они в чем-то помогут действительно важному делу: покончить с Гитлером и с войной.

На следующий день Гитлер снова позвал Грегори погулять в саду рейхсканцелярии и снова заговорил о перевоплощении. Беседуй Грегори на эту тему с кем-то другим, он бы сказал не задумываясь, что с каждой жизнью человек прогрессирует, если в ней добрые дела преобладают над дурными. В последующем своем воплощении человек может познать нужду и разные тяготы, чтобы научиться скромности, например, или усвоить еще какой-нибудь специальный урок, но, так или иначе, в следующий раз он рождается уже с более высоким градусом и с более ответственной целью. И наоборот, если в этой жизни человек злоупотребляет властью, вызывая горе и страдания других людей, то не надо удивляться, что на протяжении нескольких последующих воплощений ему придется терпеть тиранию других.