Удивленный этим ее замечанием, Дэвид промолчал. Он ждал, не спросит ли Ческа, как ее мать себя чувствует, но она так и не спросила, и через несколько секунд он продолжил разговор:

– Ну и, конечно, Ава – ей в следующем месяце исполняется восемнадцать.

– Моя малышка Ава совсем выросла, – произнесла Ческа так, будто напоминала сама себе, кто такая Ава. – Как она?

– Очень хорошо. Она умная, красивая и…

– Она похожа на меня?

– Думаю, в чем-то да. У нее тот же цвет волос, но она коротко их стрижет, она заметно выше, чем ты, и, честно говоря, в смысле личности она, конечно, полная твоя противоположность.

– Какое счастье, – пробормотала она.

– Прости?

– Нет, ничего. Дядя Дэвид, расскажи мне о ней – что она любит, чего хочет добиться. Она хочет быть актрисой?

Он захихикал.

– Нет. Ава хочет стать ветеринаром. Она так чудесно обращается с животными.

– Ясно. А она… Она знает, кто я?

– Ну конечно. Мы с ЭлДжей специально часто говорим о тебе. Ава обожает смотреть «Нефтяных баронов». Она каждую неделю смотрит на тебя.

Ческа поежилась, и Дэвид мысленно отругал себя за этот промах.

– А ЭлДжей? Она, наверное, ненавидит меня, да?

– Нет, Ческа, ничего подобного.

– Вам, наверное, было так трудно понять, почему я уехала сюда и оставила Аву, но ты понимаешь, что у меня не было выбора? Я знала: если я скажу вам, вы меня не отпустите. А мне надо было оставить все позади, уехать от своего прошлого и начать все сначала.

– Ческа, мы все понимаем. Но, если честно, в последние годы ЭлДжей было очень тяжело. Она стала для Авы приемной матерью и, как я думаю, всегда боялась, что ты можешь забрать у нее свою дочь. Мама любит Аву как своего ребенка, и все недобрые чувства, которые она испытывала к тебе, полностью забыты ради покоя Авы.

Ческа тяжело вздохнула.

– Я изгадила всю свою жизнь, да, дядя Дэвид? Моя карьера рухнула, я не могу поддерживать никаких отношений, и я бросила родную дочь.

– Ческа, тебе всего тридцать четыре. У многих людей к этому возрасту только-только наступает расцвет. А ты говоришь так, будто ты моя ровесница.

– Я и чувствую себя твоей ровесницей. Я работала не покладая рук тридцать лет из этих тридцати четырех.

– Я знаю. Как бы я хотел, чтобы я не знакомил тебя с Леоном много лет назад. Ты можешь винить меня во всем этом.

– Ну конечно я не виню тебя. Это была моя судьба. Дядя Дэвид, могу я у тебя кое-что спросить?

– Давай.

– А ты… Ты думаешь… А я – нормальная?

– Это зависит от того, как ты понимаешь слово «нормальная», Ческа.

– Хорошо, дай я спрошу по-другому: ты не думаешь, что я сумасшедшая?

– У тебя была очень необычная жизнь. При таком уровне стресса и напряжения, которому ты была подвержена с самого юного возраста, неизбежно должны быть какие-то последствия. Если тебя это беспокоит, ты всегда можешь пойти и поговорить с кем-нибудь о том, что ты чувствуешь.

– Ни за что! Больше никогда! Эти психиатры не помогают, только лезут, куда их не просят, и делают все только хуже. Дело в том, дядя Дэвид, – Ческа сделала глубокий вдох, – что иногда я слышу эти… ну, голоса у себя в голове. И они, ну, заставляют меня делать разные вещи. Я… Я…

Дэвид видел, что она начинает вести себя возбужденно.

– Когда ты слышишь эти голоса?

– Когда я сердита, или расстроена, или… – Она поежилась. – Я больше не могу об этом говорить. Пожалуйста, не рассказывай никому об этом, ладно? – умоляюще сказала она.

– Не буду, но я правда думаю, что ты должна с кем-то поговорить, Ческа. Может быть, это какая-то ерунда и тебе надо просто как следует отдохнуть, – сказал Дэвид с уверенностью, которой вовсе не испытывал. – Когда ты слышала их в последний раз?

Ческа, казалось, вела какую-то внутреннюю борьбу сама с собой.

– Я не слышала их много лет, а потом… Я же сказала, что не могу больше говорить об этом, да?

– Хорошо, дорогая, я понимаю.

– А что насчет… отца Авы? Она знает, кто он? – спросила она, резко меняя тему разговора.

– Нет. Мы с ЭлДжей считали, что это должна рассказать ей ты.

– Ей лучше вообще ничего о нем не знать! – Глаза Чески потемнели. – Я никогда ей не скажу.

– Однажды она может захотеть узнать это.

– Ну, я… – Ческа на несколько секунд уставилась в одну точку, крутя в пальцах бахрому подушки, на которой сидела. Потом она зевнула. – Спать хочется. Ты не возражаешь, если я пойду?

– Вовсе нет. Но я правда считаю, что тебе стоит проконсультироваться с кем-то насчет твоей… проблемы, – тактично заметил он.

Ческа поднялась.

– Ладно. Я подумаю об этом. Спокойной ночи.

Она наклонилась, поцеловала его в макушку и ушла с террасы.

На следующее утро Дэвид проснулся от беспокойного сна оттого, что Ческа поставила на его постель поднос с завтраком.

– Вот. Настоящий английский завтрак, со всем, что положено. Я помню, как ты их любил, когда я была маленькой.

Дэвид сел в кровати, протирая глаза, и в изумлении поглядел на Ческу. На ней были джинсы и красивая шелковая блузка, она была накрашена, волосы безупречно уложены, а глаза сияли. Она казалась совершенно другим человеком.

– Боже, Ческа, ты чудесно выглядишь!

– Спасибо, – ответила она, слегка покраснев. – На самом деле я и чувствую себя отлично. Наш вчерашний разговор снял с моей души такую тяжесть. – Она присела на кровать и поглядела на свои руки. – Я была просто самовлюбленной дурой. Так что сегодня утром я встала, пошла поплавала в бассейне и решила, что мне пора взять себя в руки.

– Ну, это – если я могу такое сказать – замечательные перемены, и я могу их только приветствовать.

– А что ты скажешь насчет пойти пообедать в «Айви»? Я не ступала за порог своего дома, кажется, уже несколько недель.

– Отличная идея, если только в меня что-нибудь влезет после такого завтрака, – улыбнулся Дэвид.

– Я уверена, что влезет. – Ческа встала. – Увидимся внизу. И я собираюсь позвонить Биллу, своему агенту, и извиниться, что уволила его. Посмотрим, может, он согласится взять меня обратно.

– Вот и умница.

– И еще я подумала, наверно, будет неплохо назначить встречу с психологом. Они есть у всех моих знакомых актеров. Так просто принято. Это же ничего, да, дядя Дэвид?

– Нет, Ческа, конечно, ничего, это нормально.

Она вышла из комнаты, и Дэвид снова опустился на подушки. С его губ сорвался вздох облегчения. Может быть, теперь,