войны как дореволюционная Россия, так и Советский Союз отличались высокой младенческой смертностью, потому что детей рано отнимали от груди[1011]. Когда в 1930‐е годы женщины начали массово устраиваться на работу, период кормления сократился еще сильнее. В годы войны многие матери не могли кормить грудью из‐за недоедания. Мэри Ледер вспоминала, что, хотя у нее и было молоко, ее девочка не развивалась «в нормальном темпе». Она пояснила: «Я сама была такой исхудавшей и измученной, что моего молока ей не хватало для нормального питания, а другой еды не было»[1012]. Поэтому жизнь младенцев и маленьких детей во многом зависела от дополнительного питания, предоставляемого молочными кухнями.

Молочные кухни, впервые созданные в 1920‐е годы, чтобы выдавать качественное молоко, молочную смесь и детское питание в летние месяцы, когда младенцы особенно часто страдали поносом, имели множество недостатков и проблем с организацией, включая отсутствие холодильных камер и стерильных емкостей, а также слабые представления о правилах гигиены среди работников кухни, медсестер и врачей[1013]. Хотя во время войны государство существенно расширило сеть молочных кухонь, они по-прежнему удовлетворяли потребности лишь незначительной части населения. По оценкам Наркомздрава, к концу 1942 года только в РСФСР более 550 000 младенцев и более 1,1 миллиона детей в возрасте от года до трех лет не имели доступа ни к молочной кухне, ни к яслям, где их обеспечили бы молоком и пищей. Но даже если ребенок получал питание на молочной кухне, сами кухни страдали от острой нехватки молока, манной крупы, риса и других круп, которые младенцы способны были бы нормально переварить. Поэтому кухни прибегали к заменителям, например к «солодовому молоку», смеси цельного молока, разведенного водой, часто в пропорции 1:9, со сметаной, пшеничной мукой или растительным маслом. Употреблять эту смесь могли только дети постарше, для младенцев она обладала повышенной кислотностью, а ее польза была весьма сомнительна. Когда специалисты по питанию начали экспериментировать с дрожжами как источником белка для взрослых, кухни в надежде обеспечить детей необходимым для жизни белком начали выдавать смесь, известную как «дрожжевое молоко»[1014].

В 1942 году органы здравоохранения Московской области приложили значительные усилия к расширению сети молочных кухонь и специальных пищевых станций для детей, так что региону удалось обеспечить потребности всех детей младше четырех лет. Осенью, когда усугубился продовольственный кризис, прогресс резко замер. К 1943 году почти все города жаловались на острый дефицит молока. Один работник системы здравоохранения в Московской области в отчаянии заметил:

В настоящее время развитие работы молочных кухонь и пищевых станций замедлилось ввиду крайне катастрофически малого количества молока. Если летом в среднем ребенок в яслях и молочной кухне получал 250–300 гр. молока, то сейчас по 10–15 гр. На 150–200 детей дают 3–4 литра молока, так в г. Бабушкине получали на 400 детей 20 литров молока, в Пушкине на 350 детей – 15–20 литров молока. В Орехове-Зуеве дети совсем не получали молока, в Балашихе питается с молочной кухни 353 человека детей, получали молока по 2 литра в день.

В последнее время стали отпускать солодовое молоко, причем никто не знает его состав, неизвестно для каких детей его можно применять, как его разводить. НКЗ необходимо дать разъяснение по этому вопросу[1015].

В отчете, представленном в начале 1943 года медицинскими учреждениями Башкирии, говорилось: «Вопрос с питанием детского населения Башкирии в настоящее время стоит исключительно напряженно. В последние месяцы в целом ряде детских яслей городов и районов отсутствуют необходимые продукты питания, особенно молоко, в результате чего имеет место значительное количество детей, страдающих дистрофиями»[1016]. В Чкаловской области администраторы молочных кухонь решили каждый день закупать на колхозных рынках по несколько литров молока. Во всей Удмуртии молоко можно было достать только в одном городе – в Ижевске, куда ежедневно поступало около 20 литров молока, покрывавшие лишь 5 % потребностей жителей. Из Свердловской области сообщали, что поставки молока в регион и вовсе прекратились, а молочным кухням пришлось закрыться. В ограниченном количестве молоко продолжало поступать лишь на молочные кухни самого Свердловска, но и сюда его привозили нерегулярно[1017]. Работники кухонь стали готовить молочные смеси на воде с небольшим количеством манной крупы. Достать молоко и богатые белком молочные продукты было попросту невозможно[1018]. Молоко не поступало даже в детские больницы. В феврале 1943 года куйбышевская больница для пациентов с инфекционными заболеваниями получала всего литр молока в день на 120 детей, то есть менее двух чайных ложек на ребенка, а инфекционная больница в Кирове давала детям около трех чайных ложек молока в день[1019]. Дефицит был непосредственно связан с утратой молочного скота, оставшегося на оккупированных территориях, и с более низким удоем в тылу. Животные, которым не хватало корма, тоже умирали от голода[1020]. Конкуренцию детям составляли другие группы населения, согласно господствовавшим медицинским представлениям тоже нуждавшиеся в молоке, в том числе туберкулезные больные и рабочие, контактирующие с токсичными металлами и другими опасными веществами[1021].

Как ни странно, острый дефицит молока совпал со снижением младенческой смертности. После катастрофы 1942 года младенческая смертность в большинстве городских регионов упала даже не до предвоенного уровня, а еще ниже – эта тенденция сохранилась и в послевоенные годы. Причины снижения смертности неясны, тем более что родители по-прежнему были плохо знакомы с правилами гигиены, а существенного улучшения продовольственных поставок не произошло до второй половины 1944 года. Несмотря на снижение младенческой смертности, негативные последствия дефицита молока сказывались еще долго: многие дети ослабли, были истощены и легко заболевали[1022]. Широкое распространение получил рахит – нарушение развития костной системы, обусловленное дефицитом витамина D, кальция и фосфатов, поскольку продукты, способные его предотвратить – рыбу, яйца и молоко, – достать было невозможно. В Златоусте рахитом болело 35 % всех находящихся в яслях детей, в Иванове – 41 %. Болезнь широко распространилась и в Свердловске: 27 % младенцев до шести месяцев, 52 % грудных детей от шести месяцев до года, 48 % тех, кому было от года до двух, и 9 % детей старше двух лет серьезно отставали в развитии[1023]. Рахитом в тяжелой форме начали заболевать не только самые маленькие, но и дети более старшего возраста[1024]. В то время как младенческая смертность упала, среди детей, умерших в возрасте от года до четырех, смерть более чем в четверти случаев в 1943 году была вызвана либо дистрофией, либо обострившимся от голода туберкулезом[1025]. В той мере,