Горькие слова матери долго еще продолжали висеть в воздухе, заставляя Анну вздыхать и морщиться, как от зубной боли. Долго она ворочалась в одинокой своей, ненадежной постели. Даже поздний звонок из милиции ничего не добавил к тягостному ее настроению. Она поправила на Павлике одеяло и снова легла.

Пусть там и остается навеки, черт с ним, решила она про Веню и тихонечко всхлипнула.

Ночь стояла за окном черная и чужая.

Снова нужно было спать и накапливать силы. Нужно было жить до утра.

7

Заседание комиссии было назначено на час дня.

Кроме внезапно заболевшей переплетчицы Вишняковой, все были в сборе: старший мастер цеха цветной печати Храпов, врач Ольга Васильевна Верасова, рабочий крышечного цеха Стекольников и юрист Конаныхина, совсем еще девчушка с университетским значком. Пришла и Роза Петровна Беликова, хотя бумажный цех опять лихорадило. За себя она оставила Шурочку. Пусть привыкает, решила Роза Петровна.

— Степан Николаевич задержится немного, — сказал Храпов. — У нас в цехе новую машину испытывают. Просил без него начинать. Да хотя вот и он…

Дверь открылась, и вошел Коркин, секретарь партийной организации объединения.

— Приветствую всех, — сказал он, расстегивая халат, надетый поверх коричневого костюма. Потом, пристроив халат на вешалку рядом с пальто, сел за свой стол.

— Извините, что задержал…

— Да нет, мы только рассаживаемся, — сказала Ольга Васильевна, изо всех сил стараясь придать серьезное выражение своему лицу. В тридцать лет у нее была внешность капризного избалованного ребенка.

— Хорошо, — сказал Коркин. — Слово председателю. Начинай, Валентин Захарыч.

Храпов раскрыл красную папку, лежавшую перед ним, и достал из нее несколько мелко исписанных листов.

— Разрешите доложить о мерах, принятых по решению предыдущего заседания к злостным прогульщикам и другим нарушителям дисциплины и общественного порядка, — начал он на официальной ноте. — Протокол, я думаю, как всегда, будет вести Вера Ивановна.

Конаныхина согласно кивнула.

Из короткого доклада Храпова вырисовывалась нерадостная картина. В двух цехах — бумажном и транспортном — положение было особенно напряженным: в каждом, как сказал Храпов, потери рабочего времени составили почти двести человеко-часов.

— Фактически, значит, каждый день кто-то один прогуливает? — спросил Стекольников.

— Один и две десятых, — уточнил Храпов. — И это, учтите, помимо больничных и отпусков… Кроме того, товарищи, есть сигналы народных контролеров, что не все случаи прогулов становятся достоянием гласности.

Роза Петровна поджала губы. Она действительно несколько раз покрывала прогулы Пепелкова, Капралова, и они потом отрабатывали в вечернюю смену.

— Есть, товарищи, в нашей работе и положительные моменты, о которых хочется сегодня сказать…

«Надо же, — подумал Коркин, — «достоянием гласности», «положительные моменты»… Косноязычие наше — А ведь с книгой работаем…»

— Жалко, что Вишнякова заболела, — продолжал Храпов. — Она занималась заявлением Федоровой из наборного цеха. Но я ей сегодня звонил, кое-что выяснил… Здесь все в порядке: сын Федоровой трудоустроен. Мы взяли его учеником линотиписта, месяц уже работает, и наставником у него — Черненко. Ну, тут уж слов никаких не надо, Черненко все знаете…

Все закивали согласно. Черненко был Героем Социалистического Труда, гордостью типографии.

Дальше слово взяла Верасова. Она говорила в основном о производственном травматизме.

— С этим у нас не так уж и плохо, — сказала она, — всего два случая за год: Матюшкина, наладчика, ударило током, и подсобник Савельев руку защемил при погрузке контейнера… Но, товарищи, что настораживает. — Ольга Васильевна сделала паузу. — Оба случая — в состоянии алкогольного опьянения средней степени. Вот вам и рабочее время…

Тут заговорили уже все разом, все захотели взять слово. Конаныхина растерялась и перестала записывать.

— Шире надо смотреть, шире! — резко выделился из общего шума голос Стекольникова. — Почему люди пьют?.. Вот о чем думать надо!..

Стекольников был крепкий, белозубый, уверенный в себе парень, один из лучших спортсменов объединения. Он был красив, задирист, и обычно на собраниях слушать его любили. Вот и сейчас Стекольников сказал: «Почему?» — и все невольно задумались…

— Лично я вижу причину пьянства в низком культурном уровне, — говорил он, — в бытовом неустройстве людей, в нашем неумении организовать досуг, наконец… Посмотрите хотя бы, что делается у нас в общежитии.

— Что же, мы пьяниц еще развлекать должны? — спросила Верасова.

— Да не пьяниц развлекать, а людей нормальных останавливать на пьяном пороге, — повернулся к ней Стекольников. — Вон, когда Штирлица первый раз по телевизору показывали, вы много пьяных на улице видели? А это все же двенадцать серий…

— Я и сама тогда дома сидела.

— Правильно. И я сидел… И Пепелков, который у нас в зубах навяз, не прогуливал, между прочим…

— Совершенно точно, — засмеялась Роза Петровна.

— А я вот возьму и пойду в райком, — Стекольников напряг голос, — с предложением: одну из пятилеток целиком и полностью посвятить удовлетворению духовных потребностей. Именно духовных, а не телесных!

— Ну, ты даешь! — усмехнулся Коркин. — «Целиком и полностью…» Работа эта ведется постоянно, с первых пятилеток, параллельно с экономическим ростом. И программу партии ты, надеюсь, читал…

— Я читал, — сказал Стекольников. — Но у нас такое время, что нужно не параллельно, а с опережением… Вот простой пример. Печатали мы недавно Блока, к столетию. Я крышку принимал, специально тираж посмотрел: пятьдесят тысяч… Что это за цифра такая смешная? Да это не то что на Россиищу нашу мало, это на один район наш не хватит.

— Брось, это тоже не показатель, — сказала Роза Петровна. — Будет тебе пьяница Блока читать!.. Вон у нас Жорку Эдемского в проходной с этим самым Блоком поймали… Что, он его читать нес? Он его нес — за бутылку отдать!

— Э-эх, Роза Петровна, — сокрушенно вздохнул Стекольников. — Вы поймите, это ведь следствие!.. Следствие хамства, если хотите. А мое убеждение — бороться надо не со следствием, а с причиной!

— Перестаньте вы спорить, — сказала Ольга Васильевна. — В нашем обществе пьянству нет и не может быть причины! — Она даже пристукнула по столу кулачком. — И оправдания нет.

— Ох, до чего же мы все… Пресные какие-то, что ли, — сказал довольно резко Стекольников. — И формулировочки у нас правильные… То-очные формулировочки, не подкопаешься… Ну, ладно! Причин нет, черт с ними, с причинами, согласен… Так, может, и повода уже нет? — Он осмотрел всех собравшихся. — А почему мы, когда во Дворце культуры праздник труда проводили, так столы уставили портвейнами этими, да еще дерьмовыми самыми? Что, русский человек без портвейна итогов своих подвести не может?.. А в году у нас, между прочим, праздников этих ой-е-ей сколько! Ну-ка, прикинем…

— Вячеслав Николаевич! — Ольга Васильевна даже слегка покраснела. — Вы сегодня себя ведете… извините… не по-мужски как-то. И тем более не по-партийному…

— Ну, почему же