пенек на опушке… Зачем пришел, чего надо?.. Потом вдруг: ну, как же — за открывашкой!.. А как Зоя ушла, так еще и кошмарики стали какие-то приходить… То тряпка чернильная по полу скачет, то кровать у меня сложилась, и вот сжимают меня, сжимают между спинками… А один раз кровать подо мной качнулась, тока я успел руками вцепиться — приподнялась, развернулась и прямо в окошко, две рамы — вон… Поверишь, маму кричал… Просыпаюсь — весь мокрый, волосы дыбом, а руки аж посинели, как я в боковинки вцепился. Ну, думаю, все — кранты… Надо завязывать… А потом — ничего: отойдешь, отоспишься… Сам знаешь…

— Не, — сказал Веня, — всё… Я лично — всё. Поставил крест, хватит. Сила воли пока еще есть, четко. И семья тоже — не хвост собачий. А лечение все это — чушь. Разные там титурамы, антабусы… Все от себя зависит. Зубы сжать — и порядок. В комок!.. Вот давай считай с этого дня…

— Давай!

Но договориться до чего-то конкретного они не успели Распахнулась дверь, и Капралова попросили войти.

8

Оставшись один, Пепелков посмотрел на своего товарища по несчастью. Лицо Груздева ничего не выражало, хотя с виду он был довольно забавен — сутулый, с удлиненным лицом. В другое время, где-нибудь у ларька, Веня мигом нашел бы с ним общий язык. Он уже было повернулся к нему, но на лице Груздева появилось в это самое время такое искреннее, такое глубокое выражение боли, что Пепелков счел за лучшее отвернуться.

«Переживает, — подумал он. — Тоже, видать, звоночек раздался… Хотя в таком возрасте уж, наверно, «завязывать» смысла нет». Груздев скользнул по нему ровным, потушенным взором, потом заложил руки за спину и уставился в пол.

«Да, — сказал себе Веня и вздохнул. — Сейчас самое время… Самое то… Или, в противном случае, Анку надо освобождать».

Он вспомнил, как три недели назад жена буквально вынула его из милиции. В слезах прибежала утром, чуть свет, на Турбинную, а он в камере, возле сержанта дежурного, через глазок дверной на мир смотрит… Подошла, сержант сразу же отвернулся, будто случайно. Словно знал, что она первым делом сигареты и спички сунет… А потом — сразу:

— Что у тебя?

А у него что?.. Двести шестая, часть первая, как сказал лейтенант. Столик перевернул, посуду побил… А в остальном вроде все хорошо…

— Э-эх!..

Прошла в кабинет, минут через пять выбежала, снова к глазку:

— Малышева телефон помнишь?

Во дает!.. А что Малышев ей?.. Хотя, стой — тетя Соня ведь у него там, в этих самых «Трех мушкетерах», официантка… Точно: вчера ее не было…

В общем, крикнула Анна: «Тихо сиди!» — и бегом на улицу, только дверь хлопнула.

Через час приходит делегация из столовой: тетя Соня и вторая — это она вчера протокол подписала… Что там у них теперь в кабинете?.. А сердце стучит, и такое самочувствие скверное, сплошь какая-то нереальность, будто не ты тут сидишь и не твоя судьба решается там, за дверью…

— Пепелкова ко мне!.. — Это голос из кабинета.

Так… Сейчас расстреляют… Не обмочиться бы только со страха…

— Сержант, разреши — зайду в два нуля…

— Заходи.

Смеется сержант. Вот бы деру сейчас дать отсюда… А что? Вон дверь, рядом… Жена, правда, в залоге… Свидетели опять же…

— Да иду я, иду… Полную ночь терпел!

— Так… Здравствуйте…

— Вот что, Пепелков, — сказал полный седой человек в очках, с погонами капитана, протянув бумаги розовощекому лейтенанту. — Считай, что тебе на этот раз повезло…

Господи, неужели пронесет?.. Стукнуло что-то в голове, аж в висок ударило…

— Эти вот милые гражданки, — продолжал капитан, — выразили огромное желание забрать назад протокол… Так что можешь продолжать ходить к ним в столовую… Базарить там, столы опрокидывать… Витрину можешь разбить… Им, видишь ли, все равно. У них, оказывается, столик этот был шаткий и чуть ли не сам упал. Так что гуляй!

Пепелков проглотил слюну.

— Но смотри, — сказал капитан. — У меня в районе таких, как ты, не так уж и много. И все вот тут, в этой книжке… — Он глянул в глаза Пепелкову, тот потупился. — Три вытрезвителя у тебя за год, прогулы… Я уже на работу звонил… И жена жалуется… Честно говоря, хочется мне тебе сунуть пятнадцать суток, чтобы подумал… Опять же, жалко детей: полмесяца семья без зарплаты. Странно, что они тебя еще терпят… — Он поправил очки.

— Совести совсем нет у мужиков, — сказала вполголоса тетя Соня.

— Тихо! — сказал капитан.

Тетя Соня притихла, вторая официантка ткнула ее локтем: сиди, мол.

— В общем, решение наше будет такое, — заключил капитан. — Ставим тебя на учет в алкогольный диспансер… Знакомое заведение?

— Пока вроде нет, — неуверенно сказал Веня.

— Ничего, познакомишься. Жди повестку… А пока — распишись: здесь и здесь… Это с тебя за сегодняшний ночлег, за наши перины… И на работу я к тебе зайду. Может, сегодня же, — пообещал капитан.

На часах над головой капитана было начало двенадцатого. «С обеда выйду сегодня, — подумал Веня. — Вечером отработаю…»

Он за все это время, что стоял в кабинете, ни разу не взглянул в сторону Анны, но присутствие ее ощущал каждой клеточкой тела. Жутко, в общем-то, было ему, тридцатилетнему здоровому человеку, стоять с виноватым видом перед этим столом, перед этими женщинами — чужими, но такими притихшими и испуганными, перед Анной, которая то и дело доставала из сумочки платок. Тяжко было и стыдно — до спазма в горле, нехорошо…

Когда вышли, он поблагодарил женщин, извинился перед ними, проводил до трамвая жену.

— Ты на работу? — тихо спросил он — так, лишь бы что-то спросить.

— На работу, — так же тихо ответила Анна. — Мне еще детей кормить надо…

Она села на «тройку». Веня долго стоял и смотрел вслед трамваю. И в ушах у него ни с того ни с сего прозвучали вдруг слова, сказанные когда-то Марье Кузьминичне Андреем Ильичом, братом Анны: «Что вы хотите, мама? Анна из тех русских женщин, которые молча несут свой крест…»

Это сказано было летом, на не проданном еще садовом участке, лет пять назад, когда Пепелков впервые по-настоящему «перебрал». Он лежал на душной веранде и «страдал головой», а Кузьминична с сыном сидели под окошком на лавочке, и почти каждое слово Вене было отчетливо слышно. Там же прожурчал вдруг и голос Анны, которая держала на руках маленькую Аленку: «А я-то, дура, еще ему вчера говорю: нравится мне, когда от тебя немножечко водочкой пахнет… В шутку вроде сказала, а вот чего вышло…»

Да… Из тех русских женщин, которые молча несут свой крест.

Вот теперь и неси…

Пепелков и сам порой удивлялся терпению