себе, прежде чем она причинит серьезный ущерб. Любой хроноклазм бесконечно отражается в последующих поколениях, и в любой момент вся эта ее эскапада может обернуться очень серьезными последствиями. Вот потому-то мы и пребываем в подвешенном состоянии.

— Прости меня за это, дядя Дональд, и за все выдвинутые против тебя обвинения. Но я уже не вернусь. Я очень счастлива здесь.

— Но хроноклазмы, милая моя! Я ночами не сплю, все думаю…

— Дорогой мой дядюшка, если я сейчас же вернусь, то не будет вообще никаких хроноклазмов. Ты должен просто понять, что я не могу вернуться, а затем объяснить все другим.

— Не можешь? — недоверчиво повторил он.

— Да, если почитать учебники, то можно узнать, что мой супруг… Какое смешное, нелепое, старинное слово… Но мне оно так нравится! Однокоренное со словом «упряжка» и происходит от слова…

— Ты говорила о том, что не можешь вернуться, — напомнил ей доктор Гоби.

— Ах, да. В учебниках написано, что сначала он изобрел подводную, а затем загоризонтную радиосвязь. Именно за это он получил рыцарский титул.

— Я это очень хорошо знаю, Тавия. И не понимаю…

— Но дядя Дональд! Ты должен понять! Как он вообще может изобрести эти вещи, если я не покажу ему, что нужно делать? Если ты заберешь меня отсюда прямо сейчас, ничего этого не будет изобретено. И что тогда?

Доктор Гоби смотрел на нее некоторое время, не мигая.

— Да, — сказал он. — Да. Признаю, что это мне и в голову не приходило.

Он надолго погрузился в свои мысли.

— Кроме того, — добавила Тавия, — Джеральд не хочет, чтобы я уходила, ведь не хочешь, дорогой?

— Мне… — начал было я, но доктор Гоби прервал меня, поднявшись с кресла.

— Да, — сказал он. — Вижу, что здесь пока придется выдержать паузу. Я донесу обоснования до совета, но задержка будет лишь временной.

Направившись к двери, он остановился.

— Тем временем, моя милая, пожалуйста, будь осторожна. Все эти материи настолько сложны и деликатны! Не могу даже представить, какие серьезные последствия возникнут, если ты, предположим, сделаешь что-то безответственное, как, например, станешь собственной прародительницей.

— Этого я точно не смогу сделать, дядя Дональд, ведь я — яблочко с боковой ветви фамильного древа.

— Ах, да. Да, в этом нам очень повезло. Тогда, моя милая, позволь сказать тебе «а-ревуар», и вам сэр… э-э-э… мистер Латтери. Надеюсь, мы еще встретимся. Как видно, есть и хорошая сторона в том, что ты становишься не наблюдателем, а непосредственным участником событий.

— Дядя Дональд, ты и так уже достаточно наговорил, — согласилась Тавия.

Он с упреком покачал головой:

— Боюсь, что ты никогда не доберешься до вершины исторического древа. Ты недостаточно основательна. Эта фраза из начала двадцатого века, и можно сказать, что она не была галантной уже тогда.

Долгожданный инцидент с применением оружия произошел примерно неделю спустя. Трое мужчин, одетых в достаточно убедительно имитирующие сельских джентльменов костюмы, подошли к дому. Тавия узнала одного из них в окно. Когда я вышел на улицу с ружьем, они попытались залечь в укрытие. С достаточного расстояния я задел дробью одного из них, и он убежал хромая.

После этого нас оставили в покое. Чуть позже мы начали работать над подводной радиосвязью, оказавшейся на удивление простой штуковиной, — достаточно было понять принцип. Я подал заявку на патент. Когда дело пошло на лад, мы занялись загоризонтной радиосвязью.

Тавия торопила меня. Она говорила:

— Дорогой, мы не знаем, сколько времени нам еще осталось. С тех пор как я попала сюда, я пытаюсь вспомнить, каким числом было датировано твое письмо. И не могу! Хотя я помню, что ты подчеркнул дату. Мы знаем, что тебя оставила первая жена. «Оставила» — какое ужасное слово. Как будто я решилась на все сама. Но мы не знаем когда, дорогой. Поэтому я должна все тебе рассказать, потому что если ты не изобретешь передатчик, то случится самый ужасный хроноклазм!

А затем вместо того, чтобы рассказать мне о новом изобретении, она замолчала, надолго погрузившись в свои мысли.

— На самом деле, — сказала она, — довольно серьезный хроноклазм все равно случится. У меня будет ребенок.

— О нет! — радостно закричал я.

— Что значит «нет»? Я беременна. И очень обеспокоена. Не думаю, чтобы такое раньше случалось с путешествующим историком. Дядя Дональд будет вне себя, когда узнает.

— К черту дядю Дональда, — сказал я. — К черту все эти хроноклазмы! Мы отпразднуем это дело, дорогая.

Недели стремительно летели. Мне выдали патенты. Я неплохо уяснил теорию загоризонтной радиосвязи. Жизнь была просто замечательной. Мы горячо обсуждали будущее: назовем ли малыша Дональдом или же Александрией. Как скоро начнут приходить авторские отчисления, чтобы мы могли выкупить Бэгфорд-Хаус. Будет ли забавно услышать в первый раз «Леди Латтери» — и прочее в том же духе…

А затем настал тот декабрьский день, когда я вернулся с обсуждения модификации моего изделия с производителем в Лондоне и понял, что ее больше нет…

Ни записки, ни прощального слова. Только открытая входная дверь и перевернутый стул в гостиной…

Тавия, дорогая моя…

Я начал писать письмо, так как все еще испытывал чувство неловкости за то, что не являлся автором своих изобретений, и поэтому хотел бы кое-что прояснить. Теперь, когда все подошло к концу, я понял, что «прояснить» едва ли является подходящим словом. Следует сказать, что я предвижу, сколько неприятностей возникнет, если я расскажу, как все было на самом деле, и, обосновав все, откажусь от рыцарства, поэтому, думаю, что мне все же следует промолчать и принять титул, когда мне его предложат. В конце концов, учитывая некоторые «вдохновленные» изобретения, которые приходят на ум, волей-неволей начинаешь задумываться, не происходило ли с другими того же, что произошло со мной.

Я никогда до конца не понимал всей тончайшей взаимосвязи действий и противодействий в этом вопросе, но точно знаю, что с моей стороны важно сделать одно дело: не столько для того, чтобы избежать появления мощного хроноклазма, но из-за страха, что если я ничего не сделаю, то никогда не произойдут все эти удивительные события. Поэтому я должен написать письмо.

Сначала подпишу конверт:

Моей праправнучатой племяннице,

мисс Октавии Латтери.

(Открыть лично в день ее 21-летия. 6 июня 2136 г.)

Затем — само письмо. Поставить дату. Подчеркнуть дату.

Моя любимая, далекая, милая Тавия!

Моя дорогая…

Прореха во времени

На дальней, укрытой с дороги половине дома солнце грело особенно сильно. Сидевшая почти у самого широко открытого французского окна миссис Долдерсон отодвинула свой