сначала все это меня просто сразило наповал, — подтвердил я, — но после вы предоставили мне достаточно доказательств. Никто ведь не способен разыгрывать такие представления два дня кряду.

Она насупилась.

— Думаю, что это не очень-то вежливо с вашей стороны. Я очень скрупулезно изучала середину двадцатого века. Это было моей специализацией.

— Да, я уже это слышал, но это мне пока ни о чем не говорит. Все историки специализируются в том или ином периоде, но это не значит, что они внезапно могут там оказаться.

Она уставилась на меня:

— Конечно, могут, если они дипломированные ученые. Как же еще, по-вашему, можно провести детальное исследование?

— Что-то слишком уж часто стало звучать это «конечно», — сказал я. — Предлагаю начать все сначала. Вот это мое письмо… Хорошо, оставим письмо, — быстро добавил я, уловив изменение выражения лица Тавии. — Вы пошли работать в лабораторию своего дядюшки с неким прибором, который называется машиной истории. Что это, некий катушечный магнитофон?

— Конечно же нет. Это что-то вроде шкафа, куда нужно зайти, чтобы переместиться в пространстве и во времени.

— Неужели, — сказал я. — Вы хотите сказать, что можете зайти в него в две тысячи сто каком-то году и выйти в тысяча девятьсот каком-то?

— Или в любое другое время, — сказала она, кивнув. — Но, конечно, не каждый имеет допуск. Специалист должен быть дипломирован и иметь достаточную квалификацию, и все в таком духе. В Англии всего шесть легальных машин истории, а по всему миру — около сотни, и контроль доступа к ним чрезвычайно строгий.

Когда были изготовлены первые образцы, никто и представить себе не мог, к каким последствиям это может привести, однако со временем историки начали сверять протоколы поездок с письменными источниками соответствующих периодов и стали находить довольно странные вещи. Герон представил простейшую паровую турбину в Александрии еще до нашей эры, Архимед использовал что-то вроде напалма при осаде Сиракуз, Леонардо да Винчи рисовал парашюты, когда с этим парашютом еще неоткуда было прыгать, Эрик Рыжий неофициально открыл Америку задолго до того, как туда добрался Колумб, а Наполеон всерьез задумывался о субмаринах — и так далее, и тому подобное. Стало понятно, что некоторые люди чересчур легкомысленно использовали эту машину, что привело к возникновению хроноклазмов.

— К возникновению чего?

— Хроноклазмов. Это когда что-то случается в неположенное время из-за легкомыслия или болтливости ученого.

Большинство этих казусов не привело к серьезным последствиям, во всяком случае, насколько мы можем об этом судить. Возможно, естественный ход истории был изменен несколько раз, и специалисты написали ряд толковых работ, пытаясь это обосновать. Но все поняли, что результаты могут оказаться катастрофически опасными. Ведь если предположить, что кто-то легкомысленно преподнес бы Наполеону идею о двигателе внутреннего сгорания, которым можно успешно дополнить его идею о субмарине… Никто и представить бы не смог, что бы тогда произошло! Поэтому ученые решили, что вмешательство должно быть незамедлительно прекращено, и запретили пользоваться всеми машинами истории, кроме тех, что были лицензированы Советом историков.

— Подождите секунду, — сказал я. — Если что-то сделано, то этого уже не отменить. Например, я сижу здесь. Я ведь не могу внезапно перестать существовать, если кто-то отправится в прошлое и убьет моего дедушку, когда он был еще ребенком.

— Однако если бы они это сделали, вас бы здесь уже не было, не так ли? — возразила она. — Нет, ошибочное мнение, что прошлого не изменить, не имело значения, когда у нас не было средств изменить это прошлое. Но как только такие средства появились, сразу стало очевидно, что эти суждения — ложные. Поэтому нам нужно быть очень аккуратными. Именно на этот счет переживают историки. Другая сторона медали — то, как это происходит, — этим занимаются серьезные математики. То есть, прежде чем вам разрешат использовать машину истории, вы должны пройти специальные курсы, тесты, получить допуски, произнести торжественные клятвы, затем несколько лет стажироваться и только потом получить лицензию на практическое применение. После чего можно посещать другие времена и наблюдать за всем собственными глазами. И это все, что вы можете делать, — наблюдать. Правила очень и очень строги.

Я обдумывал то, что она рассказала.

— Прошу прощения за нескромный вопрос… А разве вы ежеминутно не нарушаете все эти правила? — предположил я.

— Конечно, нарушаю. Именно поэтому они и пришли за мной, — ответила она.

— Если вас поймают, у вас отзовут лицензию или что-то в этом роде?

— Ох, нет. Я никогда не смогу получить лицензию. Я совершала свои путешествия только в те редкие моменты, когда лаборатория пустовала. Дело упрощало то, что она принадлежала дяде Дональду, поэтому, даже если бы меня застукали рядом с машиной, я всегда могла сказать, что выполняю какое-нибудь его поручение. Чтобы отправиться сюда, мне пришлось достать подходящую одежду, но мне хватило ума не пойти к штатным костюмерам историков, поэтому я сделала эскизы некоторых вещей в музеях, а затем скопировала их. С ними же все в порядке, да?

— Очень удачно и вполне натурально, — заверил я ее. — Однако есть что-то такое в туфлях… — Она бросила огорченный взгляд на ноги. — Этого-то я и боялась! Я не смогла найти туфли, подходящие под нужную дату.

Немного помолчав, она продолжила:

— Однако мне удалось совершить несколько коротких пробных путешествий. Они должны были быть короткими, так как время всегда постоянно, то есть один час здесь равен одному часу там. Я не могла получить доступ к машине на более длительный срок. Однако вчера в лабораторию зашел человек в тот самый момент, когда я только-только вернулась. Он увидел эту одежду и сразу же понял, чем я занималась, поэтому единственное, что мне оставалось, — это прыгнуть обратно в машину, иначе у меня не было бы другого шанса. А они отправились следом, даже не потрудившись переодеться.

— Думаете, они еще вернутся? — спросил я.

— Думаю, что да. Но теперь они оденутся подобающим образом для этого времени.

— Они пойдут на крайности? Я имею в виду, будут ли они стрелять или что-нибудь в этом роде?

Она покачала головой:

— Нет. Это вызовет очень серьезный хроноклазм, особенно если кого-то случайно убьют.

— Однако ваше пребывание здесь уже должно вызвать ряд очень резонансных хроноклазмов. Что может быть хуже?

— Все мои хроноклазмы уже учтены. Я сверилась с источниками, — уклончиво сказала она. — Они перестанут волноваться за меня, когда догадаются обратиться к источникам.

Она замолчала на некоторое время. Затем сменила тему, и в ее голосе слышался настоящий энтузиазм:

— Когда в вашем времени люди играют свадьбу, они ведь надевают специальные красивые одежды?

Очевидно, эта тема вызывала у нее искреннее восхищение.

— М-м-м, — замурлыкала Тавия. — Думаю, что