вслух и больше уже не вспоминал ни толстяка доктора, ни его поучений.

— Есть у вас комната? — спросил Качур у кругленькой трактирщицы.

— Есть, господин, но, Иисус Мария! как раз вчера вечером из Триеста приехала одна дама — красивая такая, а как одета!.. Вы ее увидите, когда она будет проходить через прихожую. За ней приехал господин, бог знает откуда, здесь его никто не знает…

— А как с комнатой?

— Есть еще одна, но там спит наш Тоне, когда приезжает домой.

— Тогда, может, сдадите ее на день?

— Разумеется, сдадим. Тоне приезжает раз в год на три дня.

Комната была большая, пустая, в четыре окна, в углу печально и одиноко стояла кровать, словно могила на кладбище. Внизу под окнами текла река, широкая и спокойная, как пруд, вдали высились темные леса.

— Хорошее наказание, — рассмеялся Качур, — из мрачной Ямы прямо к солнцу! Конечно, там я был сам себе господин, царь и бог в своей школе, а здесь, говорят, стану слугой, но солнце есть солнце, а слугой становится только тот, кто хочет им стать.

Он развязал свой узел, умылся, переоделся, посмотрел на себя в зеркало: волосы причесаны, черный галстук, черный пиджак, черные брюки…

— А теперь к вельможным патриотам!

Он улыбался, но на сердце его было неспокойно, и, вместо того, чтобы сразу отправиться по делам, он сидел в трактире и пил водку.

Вспомнился доктор:

«И зачем мне только встретилось на пути это толстое привидение. В мою душу закралось малодушие: вместо того, чтобы думать о своей великой задаче, я уже заранее чувствую себя слугой».

Он поднялся в дурном настроении и направился к выходу. Туман рассеялся, теплое осеннее солнце весело и радостно приветствовало его, лаская лицо.

«Ну вот, а я было загрустил, — улыбнулся Качур. — Вон большая лавка, там наверняка и жупан».

Вошел в сени. Навстречу ему странно подпрыгивающей походкой, точно приплясывая, вышел приземистый, коротконогий человек в охотничьем костюме, рыжий, веселый, с козьей бородкой.

— Что угодно? — заговорил он быстрым, захлебывающимся и тоже как бы приплясывающим голосом. — Что угодно? Добрый день! Что бы вы хотели? Здравствуйте! Откуда вы, сударь? Войдите! Сюда! Сюда! С кем имею честь?

Удивленный Мартин Качур вошел в дверь, которую не заметил раньше, и сел за стол. На столе стояла бутылка с вином и два стакана. Сел, но тут же вскочил и поклонился:

— Мартин Качур, назначен учителем в Заполье, хотел бы представиться запольскому жупану.

— А это я, сударь, я и есть запольский жупан!

И засмеялся, весело подпрыгивая и пританцовывая; пожал Качуру руку, похлопал его по плечу и усадил на стул.

— Выпьете? А? — спросил он, наливая вино. — Были у кого-нибудь?

— Еще не был.

— Нет?

— Нет.

— Врете! — Жупан подмигнул, скрестил руки на животе и рассмеялся от всего сердца.

— Я только что приехал, — серьезно и обиженно объяснил Качур, — и ни с кем еще не говорил, кроме как с доктором.

— С доктором? — спросил жупан встревоженно и перегнулся через стол. — Что он вам сказал? Говорил что-нибудь обо мне? Говорите прямо!

— Ничего не говорил, — удивился Качур. — А что он должен был сказать?

— Говорил! Знаю, что говорил обо мне. Сказать не хотите, вот что! Ну, ваше дело, — Посмотрев Качуру в лицо, он вторично весело рассмеялся, потом внезапно перестал смеяться и настроился на серьезный лад. — Так вы, значит, теперь наш. Надеюсь, что все свои силы… Ну, да ведь вы знаете! Молодежь надо воспитывать в духе веры и… ну да ведь вы знаете! Вы народолюбец?

— Да.

— Гм. Я тоже народолюбец! Но главное — не надо перегибать палку. Бережливость — прекрасное качество, но, если не знать меры, она перейдет в скупость и станет грехом. Können Sie deutsch?[9]

— Да.

— Kann ich[10]. Хорошо. Дети должны знать немецкий, все другое ни к чему! Для крестьянина… что? Ну, конечно, просвещение, прогресс… ведь мы понимаем друг друга? А?

С лица жупана вдруг исчезла серьезность, и он весело рассмеялся. Качур покраснел, он чувствовал себя так, будто накурился крепкого табаку или напился крепкого вина, и стал искать шляпу; руки у него дрожали.

— Куда? Куда теперь махнете? К священнику? Вот там, там вы увидите человека! Но мы с ним друзья, со священником, поэтому не скажу ничего. Ступайте, ступайте к нему! Сами увидите. Что же вы не допили? Вино доброе. Ну да, понятно, — пить надо дома, в трактире…

И жупан, обхватив обеими руками живот, громко рассмеялся; рыжая, козлиная бородка его тряслась, красные глазки подмигивали.

— Постойте, еще вот что… — Он взял Качура за руку и потянул снова в переднюю. — Откровенно: вы клерикал?

— Я? — удивился Качур.

— Или вы немшкутар{12}?

— Нет, я не думаю об этих вещах.

Качур высвободил свою руку, щеки его горели.

Жупан, слегка выпятив живот, смеялся и лукаво подмигивал:

— Разумеется, нет! Никоим образом! Сегодня никто не знает, как обернется дело, и лучше не говорить ни так, ни этак. Тяжелые времена пошли. Ну, ступайте с богом.

Жупан горячо пожал ему руки, приблизил свое лицо, будто хотел поцеловать Качура, но вдруг отстранился, точно передумал. Дверь за Качуром закрылась. Он стоял на дороге, и щеки его все еще горели.

«Этого доктор хорошо раскусил», — подумал Качур и пошел дальше задумчивый, с поникшей головой. Но солнце сияло и дома сверкали, как на пасху. Туман рассеялся.

«А каким был наш жупан там, в Яме? — вспомнилось Качуру. — Просто пень, да и только, этот все же не пень, хотя тоже чудной человек. Ну, да бог с ним!»

Качур шагал по дороге, широкой и белой, которая, изгибаясь, поднималась все выше на холм, к самой церкви. Он шел с таким ощущением, словно там, наверху, была свобода. Внизу расстилалась долина, пестрели поля и блестели крыши Заполья.

«Не надо бояться людей, — зазвучал внутренний голос в его крепкой груди, — не надо слушаться их, равняться по ним! Надо быть как эта земля, как это поле! Родит, когда захочет, человек ее раб! Таким надо быть: независимым, свободным! Свободным слугой всех!»

Заблестел белый церковный дом рядом с церковью, и Мартин Качур со спокойным сердцем вошел в него. Поднялся по лестнице и позвонил.

— Кто там? — спросил за стеклянной дверью низкий, грубый голос.

«На этот раз хоть не сладкий», — подумал Качур и позвонил вторично.

Сердитая рука открыла дверь, и Качур увидел маленького толстого пожилого человечка в длинной сутане.

— Мартин Качур, учитель, — представился он.

Священник смерил его долгим, спокойным, холодным взглядом и слегка пожал руку.

— Знаю, знаю, — протянул он неприветливо, хоть и без злобы. — Ни