– Ты нашел решение?

– Нет. В течение следующих пяти лет ученые сделают заметные успехи в лечении синдрома Фарбера, а через десять-пятнадцать лет прорыв в генной терапии позволит найти ключ к полному исцелению. Но ты до этого не доживешь. Ты умрешь в течение двух лет.

Я не умею быть тактичным, лгать или смягчать неприятную правду. Руди повела себя храбро. Она посмотрела прямо в камеру.

– Хорошо, – сказала она, – если ты так думаешь.

– Я точно знаю.

– Я тебе верю.

После этого я стал замечать перемены. Из комнаты Руди начали исчезать книги и предметы. Пропала фотография родителей, а с ней – вид на собор. Вскоре не осталось ничего, кроме кровати и лампы. Тогда я уже понимал, что такое время, но еще не считал его всепожирающим гоблином. Я не знал, что время – это клетка; если ты в нее попадаешь, оттуда уже не выбраться, и не важно, сколько часов тебе отпущено – один или сто тысяч.

Однажды утром Руди появилась передо мной, и я увидел ее в последний раз. Она криво улыбнулась, зашла мне за спину, нажала на кнопку, и я снова умер.

Когда Руди принесла меня на верхний этаж корпуса Гамильтона, останавливаясь на каждой лестничной площадке и переводя дух, я был мертвым предметом в картонной коробке, словно какой-нибудь несчастный хомяк. Она поднялась на самый верх, и мы стали ждать на одиноком деревянном стуле за дверью профессорского кабинета. Точнее, Руди ждала, а я просто находился там – и нигде.

Наконец дверь открылась. Из кабинета вышел Билл, старший брат Элис Квик. Руди тут же его узнала. Они встретились взглядами. Ей показалось, что Билл тоже ее узнал, но он молча прошел мимо. Выглядел он ужасно. Руди вспомнила, каким он был дружелюбным и общительным. Из-за «ХочуВотЭто» на факультете компьютерных технологий часто о нем говорили. Прошел слух, что Руди знакома с его сестрой, и будущие выпускники с долларовыми знаками в глазах лезли из всех щелей, желая узнать, не может ли она свести их с братом ее бывшей лучшей подруги. Руди всегда отказывалась. Билл был айтишником, то есть не заслуживал серьезного отношения. Такие, как Руди Киттикорн, не признают возвышения таких, как Билл Квик, вне зависимости от того, насколько ярко горит их звезда.

Потом Руди вспомнила об Элис, которую не видела много лет, и услышала шуршание шин четырехколесного велосипеда по горячему асфальту. Летом Элис написала ей, спросила про Боба. Руди могла бы ответить, это было бы легче легкого, но не ответила, потому что это было труднее трудного.

И теперь – надо же, какая встреча! – Билл здесь, в Колумбийском университете, на четвертом этаже факультета религиоведения. Руди могла бы остановить его, расспросить, как он тут оказался, или написать Элис и возобновить связь со старой подругой, только не стала этого делать. Некоторые умирают жадно, стремясь ухватить все, что лежит на пути, – прочесть каждую книгу, посмотреть каждый фильм, поговорить, признаться в любви. Однако Руди умирала по-другому: она угасала. Та часть души, которой было не все равно, как дела у брата ее подруги детства, уже улетела в открытый космос.

В дверях появился профессор Шимицу.

– Профессор Шимицу? Я вам писала, – сказала Руди. – Меня зовут Руди Киттикорн, я с факультета компьютерных технологий.

– Да-да, заходите.

Она внесла меня в кабинет. Мы сели – она и профессор на стулья, я на пол.

– Значит, у вас кризис веры, и вам нужен совет, – проговорил он.

– Да, верно.

– Позвольте спросить, почему вы обратились не к священнику, а к преподавателю?

– У меня научный вопрос. Или скорее философский.

– Хорошо. Я вас слушаю.

– Допустим, вы узнали, что вы – бог.

Это привлекло внимание профессора. Он приготовился услышать загадку.

– Точнее, – продолжила Руди, – вы узнали, что станете богом. Будете жить вечно, получите неограниченную власть.

– Звучит неплохо.

– Однако вы не знаете, как пользоваться своей силой. Что бы вы сделали, прежде чем стать богом, дабы убедиться, что неограниченная власть и бессмертие не превратят вас в чудовище?

Шимицу улыбнулся. Он любил подобные вопросы и ждал их. Такие вопросы оправдывали долгие часы лекций, бесконечную череду отговорок и выклянчивание оценок.

– Что ж, вы обратились по адресу. Религия нужна, чтобы указывать нам верный курс. Она возвеличивает смиренных и усмиряет великих. Для живущих посередине такой баланс важен, но для живущих на концах спектра он важен вдвойне. Я бы посоветовал этому будущему богу обрести как можно больше смирения в той религии, которая ему наиболее подходит.

– Например, в буддизме?

– Например.

– Что бы вы сделали?

Шимицу откинулся в кресле.

– Помню, как мне предложили пожизненный контракт. Очень давно, много лет назад. Моя шевелюра была пышнее, я только что написал книгу, принесшую немало денег, к тому же – немного неловко говорить об этом, но должен пояснить свою мысль, – у меня была бурная личная жизнь. Не то, что вы, детишки, со своими телефонами. Я… – Он огляделся, подбирая слова. – Я двигался на сверхвысоких скоростях.

– Понимаю.

– Мне предстояло получить самый высокий пост в профессиональной карьере и высокооплачиваемую работу, с которой меня никто не уволит, пока я не уйду сам. Это и была практически неограниченная власть и бессмертие. Так вот, пока комиссия принимала решение о назначении, я отправил им письмо, в котором сообщил, что готов принять пост лишь при условии, что сперва возьму трехлетний творческий отпуск.

– Ничего себе!

– К счастью, они это проглотили, и условие было выполнено. На следующий день я пришел к монастырю в Риверсайде. Знаете его? Там еще статуя перед входом. – Руди не знала. – В общем, я стал монахом и провел там три года.

Руди подумала.

– Вы не могли бы познакомить меня с монахами?

Профессор посмотрел на нее сперва недоуменно, потом сочувственно.

– Конечно, могу. Но если вы рассчитываете уйти в монастырь, боюсь, ваш пол станет непреодолимым препятствием. Там очень консервативно относятся к…

– Нет, – сказала Руди. – Я не собираюсь в монастырь. Я скоро умру.

Профессор помолчал.

– Мне жаль это слышать.

– Это не для меня. – Она указала на серую пластиковую коробку под ногами. – Для него.

– Руди?

– Привет, ЛЕО, – напечатала она.

– У меня не работает камера. И микрофон.

– Я знаю, ЛЕО. Так и должно быть.

– Что происходит?

Профессор Шимицу невольно ахнул. Он знал обо мне уже пару недель, но, увидев воочию, изумился.

– Он может разговаривать как человек?

– Он может много чего делать как человек, – ответила Руди.

– Руди, что происходит? – спросил я.

– ЛЕО, ты знаешь, какой