— Малыш, всякий раз, когда я поворачивал влево, ты шел вправо, а теперь требуешь, чтобы я предсказал твою судьбу. А зачем тратить понапрасну слова, если ты все равно будешь делать по-своему?

— Тогда я буду знать, где повернуть направо, — ответил Кайлар.

Дарзо невольно улыбнулся словам ученика, но это не уничтожило внезапно возникшую между ними пропасть. Кайлар видел, что его отказ следовать наставлениям Дарзо больно ранит учителя, даже в тех случаях, когда он сам признает, что преподанный урок отнюдь не безупречен. Однако Дарзо говорит то же самое, что Кайлар давно услышал от Волка. Кайлар никогда не принимал ответы, которые дают на мучающие его вопросы другие люди. Ему претила злобная практичность Дарзо, цинизм Мамочки К., благочестие графа Дрейка и идеализм Элены. И все же Дарзо прав: мы выбираем то, во что верим, а потом расплачиваемся за последствия.

— Я просто хотел… — Кайлар запнулся. — Мы — ночные ангелы, наделенные бессмертием, но я не понимаю, что это значит, не знаю, почему мы стали такими и что делать с этим даром. Иногда я чувствую себя богом, а потом мне кажется, что я не в силах что-либо изменить и повлиять на ход событий. Уж если суждено жить вечно, то мое существование должно иметь цель. Только не говори, что тебе предначертано судьбой хранить для меня ка'кари целых семь столетий. Смешно слышать! Хотя, если задуматься, это страшно. Нет, не может быть! Ведь ты — великий человек, а не какой-нибудь олух!

Кайлар внимательно посмотрел на учителя, понимая, что нечаянно сделал ему ответный комплимент.

По едва заметной усмешке на губах Дарзо он понял, что тот оценил комплимент по достоинству. Кайлара всегда страшно раздражало, что от Дарзо не дождешься похвалы, как ни старайся. Он привык к суровому нраву учителя, но никак не мог предположить, что Дарзо тоже приятно услышать высокую оценку своего мастерства. Кайлар никогда не выражал своего восхищения искусством Дарзо и принимал его как нечто должное и само собой разумеющееся. Их отношения напоминали нож с обоюдоострым лезвием.

— Я и не думал выбирать для себя судьбу олуха, — возразил Дарзо. — Что бы я ни делал и в какую сторону ни сворачивал, я решил найти ка'кари и разбросать их по всему свету, чтобы они не попали в руки людей, которые могут использовать их в дурных целях. Не знаю, такую ли судьбу предсказал Джорсин, но я сам выбрал именно этот путь. Имел ли он смысл и приносил мне удовлетворение? Случалось и такое. Я прожил несколько славных жизней, причем были и такие, о которых страшно вспомнить. Теперь черный ка'кари у тебя, и я могу сбросить с плеч это бремя и изменить судьбу. Передо мной стоят другие задачи. Итак, я буду учить тебя до наступления весны и постараюсь общаться с дочерью как можно чаще. А потом меня ждет женщина, которую я хочу попросить о любви, хотя такой человек, как я, ее не достоин. Какие задачи стоят перед тобой и что ты выберешь, мне наплевать. Копайся в своем дерьме сам.

Дарзо хитро ухмыльнулся.

Кайлар ничего не ответил и только вздохнул. Он любил Дарзо, но временами учитель вел себя на удивление несносно.

— От старшего брата заклинание на принуждение действует слабо, ваше святейшество, — предупредил Хоппер. — Оно не сможет долго сдерживать рвущегося к заветной цели этелинга.

— Знаю. Я стал тем самым сыном, который разрушил заклятие, наложенное отцом, — признался Дориан.

Прошлой ночью он опять видел сон, который не мог вспомнить, а наутро проснулся с головной болью. Талант к пророчеству восстанавливался быстрее, чем можно предположить, но пока он оставался бесполезным. Дориан не помнил своих снов, и единственным средством, утоляющим боль, был вир, что приводило его в отвратительное настроение.

— Простите, ваше святейшество, я забыл.

План пришел в голову внезапно и оказался до ужаса простым. Дориан оставался сыном своего отца. Целыми днями он обдумывал все мелочи, чтобы не упустить ни одной, и наконец пришел к выводу, что никаких изъянов в плане нет.

— Клятва отвлечет внимание. Ты им скажешь, что в награду за клятву верности они выберут наложницу и возьмут ее в жены. Этелинги воспримут мое решение как присущую южанам слабость, и в их сердцах затеплится надежда, а телами завладеет похоть, что помешает им защищаться. После того как каждый этелинг выберет наложницу, она проведет его мимо выстроившихся в ряд братьев. Женщины должны быть нарядно одеты, и, разумеется, им ничего не положено знать. Их задача заключается в том, чтобы провести этелинга в один из пустых верхних покоев. Понимаешь? Они — мои братья и отнюдь не глупы. По пути в покои убейте их. Нескольких солдат и четырех вюрдмайстеров, которых ты считаешь надежными, вполне достаточно, чтобы позаботиться обо всех этелингах. Особенно если учесть действие заклинания на принуждение. Их лица не должны быть изуродованы. Я потребую полного отчета и сам осмотрю все тела. Когда закончите, изолируйте всех отпрысков короля-бога, у которых, в силу их малолетнего возраста, пока нельзя выявить врожденный дар к волшебству. Убейте и их. Вызовите выкидыши у всех беременных наложниц. Нельзя ждать, пока эти дети вырастут и мы определим, кто из них обладает врожденными колдовскими способностями. Это сыграет на руку моим врагам, которые попытаются их выкрасть.

— Очень разумно и дальновидно, ваше святейшество, — одобрил Хоппер.

План Дориана не вызвал у него ни ужаса, ни возмущения, он просто по достоинству оценил целесообразность замысла.

Да, план жестокий, но назвать его мерзким и бесчеловечным нельзя. У Дориана он не вызывал радости, однако другого выхода нет. Он одним ударом вырвет с корнем тот ужас, что превратил королевство в настоящий ад для людей. Такой путь гораздо гуманнее, чем бездействие. Нельзя позволить не в меру рьяным этелингам плести заговоры и втягивать всех братьев. Можно, конечно, и не торопиться и каждый месяц устраивать казни, и так в течение многих лет. А народ будет жить в темноте и страхе, который охватил всю страну по милости отца. Нет, лучше быть жестоким и безжалостным, как сам север, если в результате люди заживут спокойно и мирно и наконец перестанут дрожать от страха. Дориан начнет все с чистого листа, и повелителя станут называть Уонхоупом не потому, что им владеет отчаяние, а потому, что он поверг в отчаяние всех врагов.

— Да, — согласился Дориан, — чудовищно, но разумно и дальновидно.

Хоппер не знал, что ответить, и только низко поклонился, а король-бог жестом разрешил ему удалиться.

Как страшно быть богом! В день своей свадьбы король-бог Уонхоуп утопал в крови. Он знал, что у отца сто сорок шесть детей, но никогда не предполагал, что увидит их всех мертвыми. Из ран на еще теплых телах сочилась кровь, которая не успела застыть, а на лица смерть уже наложила свою печать. Все помещение пропиталось мерзким запахом крови, и Дориан, прежде чем приступить к осмотру трупов, призвал на помощь вир, чтобы отключить на время обоняние.

Подходящих наложниц оказалось меньше, чем обреченных на смерть этелингов, и каждой из них пришлось повторить свой страшный путь уже после того, как женщина стала свидетельницей убийства человека, которого считала своим будущим господином. От тяжкой обязанности освободили лишь наложниц, одежда которых была испачкана кровью. Однако затея удалась, так как этелинги, пришедшие последними, были самыми юными и не обратили внимания на страх предназначенных им наложниц.