В ноябре 1921 года в Берлин приезжает Андрей Белый. Он выступает с лекциями, в которых рассказывает о положении в стране: голод, разруха, но в то же время – небывалый духовный подъем, «космическое сознание России», «там поется, а здесь – не поется». Белый уговаривает эмигрантов поступить на службу советской власти, и Толстой решает откликнуться на этот призыв.

Когда они уезжали из Франции, Толстой писал жене: «Едем в Берлин, и если хочешь, то дальше». И тогда она подумала: «Дальше. Разве могут быть колебания? Нет. Жизнь сдвинулась с мертвой точки, и остановить ее нельзя. Мы едем дальше».

И Толстой решает вернуться в Россию.

В СССР Алексей и Наталья прожили вместе еще 12 лет. Многое произошло в эти годы: откровенная травля со стороны ЛЕФа и других радикальных литературных объединений, сомнительные титулы «красного графа» и автора «желтой фантастики» («Гиперболоид инженера Гарина»), позорная история с «Бунтом машин», написанные для заработка пьесы «Азеф» и «Заговор императрицы» (в театрах платили лучше, чем в издательствах, и реже задерживали деньги), блестящий рассказ «Гадюка», еще два тома «Хождения по мукам», работа над романами «Черное золото» и «Петр Первый». Был «Золотой ключик», к которому Наталья Васильевна писала стихи. (Толстой работал над сказкой, едва оправившись от инфаркта), а еще – участие в подготовке и проведении Первого Всесоюзного съезда советских писателей, избрание депутатом Верховного Совета СССР, награждение орденом Ленина за сценарий фильма «Петр Первый», и две премии Сталина – за роман «Петр Первый» и за «Хождение по мукам», избрание в действительные члены Академии наук СССР и награждение орденом «Знак Почета», личная переписка и разговоры по телефону с Иосифом Виссарионовичем – по вопросам искусства и философии истории, и о личности Ивана Грозного.

Но все эти почести сваливаются на Толстого уже после того, как он оставил Наталью Васильевну.

Наталья Крандиевская-Толстая и Алексей Толстой расстались в 1935 году. В октябре того же года Толстой женился на Людмиле Ильиничне Баршеной.

Наталья пишет: «Я встала и вышла из дома. Навсегда… Итак, все было кончено. Сметено с пути все, что казалось до сих пор нерушимым… Двадцать лет любви и сорок семь лет жизни… Таков свирепый закон Любви. Он говорит: если ты стар – ты не прав и ты побежден. Если ты молод – ты прав и ты побеждаешь. Зачем же все еще стою, обернувшись назад, окаменев, как жена Лота, в горестном недоумении? Лучшее в любви не выдумано ли нами? А о том, что выдумано, стоит ли скорбеть неутешно?» В стихах тоже остается след неутоленной обиды:

По содержанию это напоминает «Попытку ревности» Цветаевой (опять-таки с поправкой на присущее последней бесстрашие прямо и открыто говорить о себе и своих чувствах). А по «посылу» последнюю строфу стихотворения Пушкина «Что в имени тебе моем?..».

Но успокоится она только через пять лет, написав: «Случившееся с нами пять лет тому назад было неизбежно, и сетовать на это так же неумно, как грозить небу кулаком за то, что в нем совершаются космические процессы и в определенное время восходит и заходит солнце». Что же за «космические процессы» произошли в семье Толстого?

Еще задолго до их разрыва Наталья Васильевна записывала в дневнике: «Пути наши так давно слиты воедино, почему же все чаще мне кажется, что они только параллельны? Каждый шагает сам по себе. Я очень страдаю от этого. Ему чуждо многое, что свойственно мне органически. Ему враждебно всякое погружение в себя. Он этого боится как черт ладана. Мне же необходимо время от времени остановиться в адовом кружении жизни, оглядеться вокруг, погрузиться в тишину. Я тишину люблю, я в ней расцветаю. Он же говорит: „Тишины боюсь. Тишина – как смерть“. Порой удивляюсь, как же и чем мы так прочно зацепились друг за друга, мы – такие – противоположные люди?»

Современный психолог сказал бы, что Наталья Васильевна – интроверт, уютно чувствующий себя наедине с собой, для которого общение с другими является не отдыхом, а работой (и без труда нашел бы подтверждение этой мысли в ее стихах). Толстой же – типичный экстраверт, для которого именно уединение является работой, а общение – отдыхом. И чем многолюднее и «громче» компания, тем более расслабленно он себя чувствует. Собственно, то же самое сказал бы и живущий в начале ХХ века психолог юнгианской школы, если бы чета Толстых обратилась к нему. Ведь понятия «экстраверсия» и «интроверсия» ввел в словарь психологов именно Густав Юнг. Он же учил, что у здорового человека «экстравертная» и «интровертная» фазы должны следовать друг за другом, как «вдох и выдох», и любое «застревание» на одном из полюсов – знак психического неблагополучия. Психолог объяснил бы супругам, что такие различия вовсе не являются обязательным показанием к расставанию, напротив, экстраверты и интроверты нужны друг другу, пользуясь той же метафорой Юнга, как вдох и выдох, просто стоит относиться к этим различиям не как к дисгармонии, а к возможности узнать о существовании рядом другого мира. Кажется, именно открытость, общительность, «праздничность» Толстого в свое время привлекла к нему Наталью и заставила уйти от первого мужа, который, судя по ее воспоминаниям, также, как и она, был интровертом. Правда, попасть к юнгианскому психологу в советской России было все сложнее и сложнее, да и Толстые были не из тех, кто привык обсуждать свои проблемы с психологами.

Но Алексей Николаевич также жаловался жене в письме: «Что нас разъединяет? То, что мы проводим жизнь в разных мирах, ты – в думах, в заботах о детях и мне, в книгах, я в фантазии, которая меня опустошает. Когда я прихожу в столовую и в твою комнату, – я сваливаюсь из совсем другого мира. Часто бывает ощущение, что я прихожу в гости… Когда ты входишь в столовую, где бабушка раскладывает пасьянс, тебя это успокаивает. На меня наводит тоску. От тишины я тоскую. У меня всегда был этот душевный изъян – боязнь скуки».

Здесь речь идет уже не только о разнице в темпераментах, но и разнице в социальных ролях, в семейных обязанностях. И удивительно, что Толстой этого не понимает. В воспоминаниях Натальи Васильевны есть глава под названием «Миноги». Сюжет ее прост: Наталья едет из Детского Села, где живет в то время все семья, в Ленинград с огромным списком поручений. Ей нужно заехать в одну редакцию и в другую, чтобы получить (а вернее, «выбить» гонорар), зайти в фининспектору и добиться отсрочки уплаты налогов, купить мелочи, необходимые в загородном быту. Но главное – купить вина и миног, для дружеской пирушки, которая назначена на этот же вечер. Миног на ближайшем рынке не оказывается, но Наталья знает, что Алексей звал своих гостей именно «на миног», и если их не будет, это очень его расстроит. Пометавшись по всему городу, она, наконец, находит деликатес, на радостях скупает всех миног, что были в продаже и нагруженная покупками, в том числе и полудюжиной бутылок вина, спешит на поезд. Но уже на вокзале ее попытались ограбить, деньги не отняли, но уронили в грязь, одна из бутылок разбилась, миноги раскатились по мостовой. Пока Наталья собирала их, она опоздала на поезд, и теперь ей нужно ждать еще два часа. Мокрая и несчастная, она идет в станционный буфет, выясняет, что там есть только селедка, а чтобы получить ложку, нужно отдать в залог паспорт.