Глаза ее расширились.

— Мне что, грозит опасность?

Я успокаивающе поднял руку.

— Не думаю, чтобы так. Но сегодня за мной следили. Мне надо убедиться, что вы в безопасности. Вы никого не видели? Или, может, тревожились без видимой причины?

— Не больше, чем в любой другой день, — ответила она.Ударил гром, и дождь припустил по стеклам с удвоенной силой. – Нет, честно.

Я перевел дух и чуть расслабился.

— Что ж, хорошо. Я рад.

Снова грянул гром, а мы так и стояли, глядя друг на друга. На мгновение мы посмотрели друг другу в глаза и тут же отвели их, пока ничего не случилось.

— Гарри, — тихо произнесла она. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

— Вы уже помогли, — отозвался я.

Она шагнула ко мне, и ее темные глаза разом показались мне ужасно большими.

— Вы уверены?

Мое сердце снова забилось быстрее, но я чуть отодвинулся от нее.

— Угу. Шила, я просто знал, что не смогу сосредоточиться на том, что мне предстоит сделать сегодня, если не повидаюсь прежде с вами.

Она кивнула и скрестила руки на груди.

— Хорошо. Но когда вы покончите с этими делами, я хотела бы с вами поговорить кое о чем.

— О чем? – спросил я.

Она тряхнула головой и положила руку мне на локоть.

— Это так просто не объяснить. Если вы считаете, что вам необходима полная концентрация, мне не хотелось бы отвлекать вас всякими пустяками.

Я посмотрел ей в лицо, потом – очень осторожно – скользнул взглядом ниже.

— Возможно, так лучше. А то сейчас я нахожу вас очень отвлекающей.

Она покраснела сильнее.

— Нет. Это вы так реагируете на опасность. Вы боитесь, что погибнете, а секс по природе своей жизнеутверждающий.

— Думаете, поэтому? – усомнился я.

— Помимо всего прочего, — сказала она.

Несколько следующих секунд мои гормоны делали все, что в их силах, чтобы склонить меня к отказу от концентрации, но я обуздал их. Шила говорила правду: меня мучили боль, и страх, и опасность, и подобные обстоятельства порой заставляют вас обращать внимание на самые разные штуки: на отблески свечей на волосах у Шилы, например, или на слабый аромат розового масла и цветочного мыла – ну и, конечно, в тот момент опасность грозила Шиле примерно так же, как и мне.

Я не хотел пользоваться моментом. И я не хотел начинать с ней ничего такого, чего я мог бы не довести до конца. Из всего, что я знал, выходило, что я буду мертв еще до наступления следующего дня, а это самое последнее дело – позволить вещам зайти слишком далеко только потому, что ты напуган.

С другой стороны, если подумать, нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от жизни, пока она у тебя еще есть.

Я наклонил голову, осторожно приподнял ее подбородок здоровой рукой и снова поцеловал в губы. Она вздрогнула и отозвалась – медленно, неуверенно, застенчиво как-то. Еще секунду я касался ее губ своими, не отпуская ее подбородка пальцами, а потом выпрямился, осторожно оборвав поцелуй.

Мгновением позже она открыла глаза; дыхание у нее чуть участилось.

Я коснулся ее щеки пальцами и улыбнулся ей.

— Скоро перезвоню.

Она кивнула. Глаза ее затуманились тревогой.

— Поосторожнее, ладно?

— Гарри? – послышался голос.

Я вздрогнул и оглянулся.

— Гарри! – снова послышалось со стороны двери, и я узнал голос Баттерса. Странно прозвучал этот голос: словно Баттерс стоял в пустой, лишенной мебели и ковров комнате.

Шила застыла, глядя в сторону двери.

— Ох, черт, — произнесла она.

Я уставился на нее.

— Что?

— Я не хотела отвлекать вас, — сказала она, и голос ее прозвучал загадочно.

Секунду-другую я, нахмурившись, смотрел на нее, потом открыл входную дверь. Баттерс стоял в вестибюле. Он соорудил для Мыша подобие поводка из оторванного пояса от куртки, и моя лохматая собака, уставив нос в пол, устремилась ко мне, таща его за собой. Баттерс, в свою очередь, шел крайне неуверенно, словно хватил лишнего и испытывал проблемы с равновесием.

— Баттерс? – спросил я. – Что случилось?

— Машина заглохла, — ответил он. – И там, внизу, каким-то парням явно не нравилось, что я сижу в машине, вот я и пошел вас искать.

Баттерс остановился – точнее, попытался остановиться. Мыш радостно фыркнул и потащил его ко мне. Я наклонился и почесал его за ушами.

— Привет, Мыш. Шила, это мой пес, Мыш. А это Уолдо Баттерс, мой друг.

Баттерс вздрогнул и принялся оглядываться по сторонам.

— Чего?

Я нахмурился и осторожно коснулся его руки.

— Баттерс? С вами все в порядке?

Он чуть дернулся при моем прикосновении, потом осторожно, словно вслепую, похлопал мою руку.

— Гарри? — неуверенно спросил он. — У вас нет фонаря?

Я удивленно задрал брови, но все же поднял пентаграмму и усилием воли засветил ее.

— Вот, — произнес я. — Шила, надеюсь, вы не против того, что я пригласил их зайти?

Баттерс снова выпучил глаза на меня, потом огляделся по сторонам.

— Гарри? — спросил он.

— Ну?

— Э... с кем это вы разговариваете?

Мгновение я молча смотрел на него.

Потом несколько разрозненных деталей мозаики, щелкнув, соединились у меня в мозгу, а душа ушла в пятки, больно ударившись об пол.

Я крепко зажмурился и снова открыл глаза, включив Внутреннее Зрение. И посмотрел на Шилу.

От маленькой, уютной квартирки не осталось и следа — ее словно смыло как слой старой краски. На ее месте я увидел ободранные, голые стены, погнутый оцинкованный каркас в местах, где стояли раньше гипсокартонные перегородки. На полу валялись мотки старой проводки, ржавые трубы и прочий строительный хлам, который еще не вынесли на свалку. Квартиру подготовили к капитальному ремонту, который еще не начался. Единственное окно, которое я разглядел в темноте, было разбито. Ударил раскат грома, и звук этот звучал совсем иначе, нежели минуту назад. Шум дождя тоже усилился на пару единиц, отдаваясь эхом в пустой, полуразрушенной квартире.

Я обратил Взгляд на Шилу, и она совсем не изменилась под ним — разве что вокруг нее разлилось слабое, едва заметное сияние. Это означало, что либо природа ее нематериальна, либо она вообще представляет собой иллюзию — что угодно, только не физическую реальность. Впрочем, нет, не иллюзию: в этом случае она должна была бы исчезнуть, как сделала это обстановка квартиры.