Я убрал Зрение. Мой желудок, казалось, жил собственной, отдельной от меня жизнью, во рту царила мерзкая горечь.

— Шила, — тихо произнес я. — Блин-тарарам, это ведь что угодно, только не ваше настоящее имя. Так ведь, Ласкиэль?

— Точное попадание, — так же тихо согласилась Шила.

— Гарри? — прошептал Баттерс, широко раскрыв глаза. — С кем вы разговариваете?

— Заткнитесь на минуту, Баттерс, — прорычал я, не отрывая от нее взгляда. Она отвечала мне спокойным, невозмутимым взглядом в упор.

— Вот, значит, о чем говорил Билли. И у Бока вид сделался очень уж странный, когда я говорил с вами у него в лавке. И ни с кем из других вы ведь не разговаривали. И не открыли сами ни одной двери. Да и книгу, которую я искал, с полки сняли не вы, — я покосился на ладонь — от номера, написанного несмываемым маркером, не осталось и следа. — Иллюзии, — произнес я.

— Да, — невозмутимо подтвердила она. — Некоторые касались только внешности, другие — самого присутствия.

— Зачем?

— Чтобы помочь тебе, — ответила она. — Я же говорила, что не могу устанавливать прямого контакта с твоим бодрствующим сознанием. Для этого я и создала Шилу, — она ткнула себя пальцем в грудь. — Я хотела помочь тебе, но не могла сделать этого прямо. Поэтому я попыталась сделать это вот так.

— Значит, ты лгала мне, — сказал я.

Она обиженно надула губы.

— У меня практически не было выбора.

— Но зачем тогда другой контакт со мной? — с горечью произнес я. — Я использовал Адский Огонь, а ты явилась мне во сне?

— Если ты забыл, это случилось уже после твоего знакомства с Шилой, — возразила она.

— Но ведь Шила больше не нужна тебе.

— Нет, — согласилась она. — Не нужна. Но я вдруг обнаружила, что... — она пожала плечами. — Что мне нравится быть Шилой. Что мне нравится общаться с тобой как человек с человеком. Без взаимных подозрений, без страха. Я знаю, ты понимаешь, на что это похоже. С тобой такое достаточно часто случалось.

— Но странно, — заметил я. — Я ведь никогда не прикидывался никем другим, чтобы заслужить чьего-либо доверия.

— Ты ощущал свою чужеродность меньше двух десятков лет, хозяин мой. Я жила с ней тысячелетие.

— Правда? И давно ли ты задумала водить меня за веревочки?

Ее мягкие губы сжались в жесткую линию.

— Я собиралась сказать тебе это, когда ты покончишь с ночными делами. Если, конечно, ты останешься жив.

— Еще бы не собиралась, — буркнул я.

— Я же говорила: я не хотела, чтобы это мешало тебе сосредоточиться.

Я горько усмехнулся.

— И с чего бы мне этому верить?

— Потому, что твоя смерть означала бы и смерть этой части меня, она снова ткнула себя пальцем в грудь. — Мысленная тень Ласкиэли не пережила бы твоей смерти, а истинная Ласкиэль, то есть, я осталась бы замурованной неизвестно как долго. Ты ведь не представляешь себе, каково это — оказаться замурованной, лишенной звуков, зрения и других чувств, в ожидании кого-то, кто вытащит тебя из небытия.

Я посмотрел на нее в упор.

— Я тебе не верю.

— Тебе и не надо, хозяин мой, — она чуть поклонилась мне. — Но от этого то, что я говорю, не становится менее правдивым.

— Ты меня целовала, — буркнул я.

Шила-Ласкиэль закатила глаза и одарила меня почти игривой улыбкой.

— Я ведь не лгала, когда говорила, что очень давно не была близка с кем-либо. Мне это просто нравилось, хозяин мой. И, подозреваю, тебе тоже.

— Ох, ради Бога, — вскипел я. — Это ты тоже делала ради моего блага. Потому что хотела помочь.

— Я целовала тебя потому, что мне этого хотелось, и потому, что это приятно. И если ты не забыл еще, хозяин мой, я ведь помогла тебе. Разве не я дала тебе заклинание, призывающее Эрлкинга, а?

Я открыл рот и снова закрыл его, пытаясь подобрать слова.

— Я никогда не желала тебе зла, хозяин мой, — продолжала она. — Напротив, я делала все, что в моих силах, чтобы помочь тебе.

Я вдруг почувствовал себя ужасно усталым и провел рукой по лбу. Я напомнил себе, что Ласкиэль — павший ангел. Что она один из тридцати демонов Ордена Темного Динария. Что она известна еще как Искусительница и Паучиха, что она сильна и смертельно опасна, преуспев за тысячу лет в искусстве манипулировать людьми. Что нельзя доверять ни ей самой, ни ее маленькой копии под копирку, поселившейся в моей дурацкой голове.

Но она помогла мне. И она целовала меня. Ну, поцелуй это всего лишь поцелуй, но я верил ей в том, что она действительно хотела этого, действительно истосковалась по этому. И что ей это нравилось. Черт, а ведь целоваться она умела.

"Черт", напомнил я себе, это очень точное определение.

— Я все еще могу помочь тебе, хозяин мой, — напомнила она. — Для смертного ты обладаешь большой силой, но враги твои — еще большей. Они тебя убьют, — на лице ее обозначилась нескрываемая досада. — Позволь мне помочь тебе выжить. Дай мне шанс сохранить себя. Прошу тебя.

Мгновение я смотрел на нее. Она казалась хорошенькой, искренней, напуганной.

Абсолютно как те попавшие в беду женщины, которым я не мог отказать в помощи.

— У меня нет намерения умирать, — негромко сказал я. – Но ты членом уравнения не станешь.

— Если ты не…

— Ох, помолчи, — все так же тихо продолжал я. – Я знаю, как это работает. Сначала я позволю тебе помочь с решением этой проблемы. Потом с решением следующей. Потом со следующей. Потом на каком-то очередном этапе мне потребуется больше силы – с самыми благими целями, разумеется – и я выкопаю монету. И тогда ты будешь вольна делать со мной все, что заблагорассудится, — я тряхнул головой. – Это один длинный, скользкий склон. Нет.

Она в досаде стиснула зубы.

— Но я не желаю тебе никакого вреда.

— Возможно, — кивнул я. – Но у меня нет возможности проверить это.

Она изогнула темную бровь.

А потом, не успел я моргнуть, как дом оказался охвачен огнем. Словно взорвавшись, языки огня поглотили голые стены и расползлись по полу. Свирепый жар набросился на меня со спины, не оставив иного выбора, как податься вперед. Огонь за спиной разгорался все жарче, и я в панике огляделся по сторонам. Единственная часть комнаты, не поглощенная еще пламенем, вела к разбитому окну. Я бросился к нему, увидел за ним стальные стержни пожарной лестницы, и пригнулся, чтобы выбраться на нее прежде, чем меня изжарят до состояния золы.

И тут пламя исчезло, воздух снова сделался свежим и прохладным, а вместо рева пламени в уши ударил шум дождя. Я стоял у окна, задрав одну ногу на подоконник, а дождь заливал меня через разбитое стекло.