молодые люди, закончившие университеты и стремящиеся продвигаться на гражданской службе. Почему вы до сих пор ходите в лейтенантах? Вам давно положено быть гауптманом! Почему доктор юридических наук Каспар служит писарем в полку? Разве он не достоин командовать ротой?

Мы были с подполковником одни, и поэтому я позволил себе ответить так:

– Потому что в мирное время офицерский корпус не защитил свои права на нас. Партия не хотела, чтобы мы стали офицерами, поскольку не являлись ее членами. И если мы сейчас становимся офицерами, то только потому, что армия понесла миллионные потери убитыми. Виноваты Шлейхер[170] и Бломберг[171].

– Сам знаю, – отмахнулся он, перехватывая вожжи.

Мы скакали с ним одни по бескрайнему пахотному полю и не боялись, что нас могут услышать.

– Что вы думаете о Гитлере? – немного погодя спросил де ла Валле.

Я высказал все, что думал.

– Если вы правы, то тогда война нами будет проиграна.

– Пока еще нет.

– Как вы себе это представляете?

Я высказал свое мнение. Выслушав мои слова, подполковник попросил:

– Ради всего святого! Никому не говорите подобных вещей!

Но с этим человеком наедине можно было разговаривать откровенно, поскольку он являлся верующим протестантом, и я спросил:

– А с генералом можно рассуждать на подобные темы? Мне кажется, что в дружественной обстановке такое возможно.

– Не исключено, но никто не отваживается.

На этом тема разговора была исчерпана, поскольку подполковник смотрел на политику глазами военного человека. Он попросил меня быть поосторожнее в присутствии Райха и Леманна.

– Это как со львами, – сказал де ла Валле, – никогда не знаешь, сколько продлится их послушание. Рано или поздно они все равно откусят голову своему дрессировщику. Эти двое являются убежденными членами партии.

Ветер донес до нас русскую листовку, на которой отображалась линия фронта, правда о которой немецким командованием на протяжении последних месяцев всячески затушевывалась. Картина была не из радостных. Предсказание, начертанное на листовке, гласило: «Мы становимся сильнее, а вы – слабее». Во всем остальном русская пропаганда в листовках мало чем отличалась от нашей и являлась такой же малоэффективной. Содержавшийся в агитках совет прогнать наемников капитала вызывал у нас улыбку. Он лишний раз доказывал, что русские плохо понимали истинное экономическое положение отдельно взятого человека в Германии. От всей этой пропаганды до смешного веяло ленинизмом. Она базировалась на предположениях, ничего общего не имеющих с нашей действительностью, и пыталась убедить нас в том, что в России воплотились в жизнь идеалы человечества.

Я решил отправить русским свою листовку и раздобыл у Синагла небольшую ракету, к которой примостил написанное. В моей агитке говорилось о евреях, осквернивших стены древнего Московского Кремля.

Вся эта возня с листовками подтолкнула меня к некоторым размышлениям, и я пришел к выводу, что базовые утверждения пропаганды противника, строящиеся на русской «имперской идее» победы мирового коммунизма не могли быть поддержаны пролетариями восточного происхождения, поскольку они понятия об этой идее не имели и оценивали мощь того или иного государства по цифрам, характеризующим количественные показатели произведенной продукции.

Странное обожание русскими больших цифр и их преклонение перед статистикой просто поражали. У них сложилось ничего не имеющее общего с действительностью представление о силе американцев и немцев, причем американцам в этом вопросе почему-то отдавалось предпочтение. Русские вообще легко подпадали под магию больших цифр, и их наивность достигла гигантских размеров. В России якобы были самые лучшие железные дороги, самые большие пушки и самые великолепные детские дома. Они даже культуру измеряли цифрами.

Никогда не забуду случившийся как-то разговор с одной русской учительницей, которая, точно зная, что в ленинградских музеях имеется больше картин, чем на выставках Лондона и Берлина, буквально с пеной у рта уверяла, что галереи в Ленинграде самые лучшие в мире. Ничто другое так не раздражало русских, как упрек в недостаточной цивилизованности и культуре, когда мы указывали им на отсутствие водопровода, дверных замков и пружинных матрасов. В глубине души они, конечно, осознавали, что наши упреки справедливы, и, обходя стороной данные вопросы, в ответ заявляли, что у них самые замечательные школы для детей, роддома и библиотеки. Иногда в качестве лучшего аргумента делалось заверение, что в Москве созданы наилучшие комфортные условия для проживания граждан, а в Харькове трудящиеся танцуют на самых отполированных в мире полах. Они и понятия не имели, как глубоко отсутствие в России основ западной культуры. Некоторые, правда, были достаточно умны и заявляли, что материальные блага ведут к вырождению, поэтому у них и нашла широкое понимание идея пролетарской культуры, очищенная от всякой буржуазности, как новое явление в историческом развитии.

А ведь в этом есть глубокий смысл. Я вспомнил, что Европа тоже стремится основывать свою культуру не на вещественном, а на духовном содержании, почерпнутом из древности. Признаю, что и наша политическая система, в интересах которой мы теперь бряцали оружием, старалась задушить корни, уходящие в прошлое, и сознательно или неосознанно, здесь это не важно, создать новый тип человека, во многом схожий с американским или русским образцом.

Как тут не вспомнить предсказания Шпенглера! Ведь если разобраться, то на чем основывалась культура у нас? Ее носителями являлись правящие слои, а народ добровольно поддерживал такое положение, признавая право на это власть имущих. На этом основывались и введенная Шарнхорстом[172]всеобщая воинская повинность и клятва в послушании начальству в военной присяге. Как только послушание перестает быть делом добровольным и внутренней духовной потребностью, естественный порядок разрушается и дисциплина падает.

В Пруссии, однако, этот период длился недолго, уже в 1819 году были приняты Карлсбадские указы[173], что способствовало увеличению границ Германии. Носители моральнонравственных идей Гумбольдт[174] и Бойен[175]отошли на задний план, а на их место выдвинулись типы с унтер-офицерским мышлением, которые возмещали отсутствие своего превосходства палочной муштрой. С тех пор у нас в Германии и возникло скрытое противостояние, антагонизм, если хотите, между Генеральным штабом и войсковыми офицерами, с одной стороны, и между офицерами и рядовыми – с другой. И то, что во главе государства у нас стал ефрейтор, весьма символично. Национал-социалисты просто вовремя разглядели такую возможность и превратили беду в добродетель.

А что происходило в России? Если приглядеться повнимательнее, то и здесь можно разглядеть нечто похожее. Ведь до большевизма народ докатился не случайно. Российская империя возникла военным путем из войны верующей в Христа армии с османами[176]. Русское православие являлось основой душевного подъема армии. Имена Суворова и Кутузова всем известны, а позиционировали они себя как полководцы, поставленные самим Богом. Даже в годы Первой мировой войны русские сражались с немцами как с