— Почему нас все время кто-то дергает в этом коридоре? — Вздохнул Натэниэл, когда я ответила на звонок.

Я только открыла рот, чтобы рассказать Эдуарду про Ранкина, но он меня опередил:

— Врач не может сказать про Питера ничего конкретного, кроме того, что он восстанавливается быстрее, чем должен.

— Мы можем с ним увидеться? Или он должен отдыхать?

Эдуард был весь на нервах, а его голос звучал неуверенно. Это было на него не похоже, но речь шла не о работе — речь шла о его ребенке. Так что я решила сосредоточиться на теме детей.

— Бекка сейчас с женой Руфуса. Если хочешь, мы возьмем ее с собой.

— Если честно, я бы не хотел, чтобы она была здесь. Если Дикси проговорится, тогда Питер пострадал напрасно. — Он, кажется, немного злился. Я не могла его винить.

Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Этого было достаточно, чтобы он тут же среагировал:

— Что случилось? Ты позволила этой стерве добраться до нашей дочери?

Он определенно был зол и искал, куда бы это выплеснуть.

— Нет. Бекка слышала достаточно еще у бассейна. До того, как Питер увел оттуда Дикси.

— Значит, все было напрасно. — Сказал он.

— Вовсе нет. Бекка не верит, что ты мог изменить ее матери. Она действительно так считает. Я сказала ей правду, и она уверена, что Дикси просто сумасшедшая.

Я услышала его дыхание на другом конце трубки. Кажется, это был вздох облегчения.

— Хорошо, одной проблемой меньше. — Он попытался вернуться к своему обычному тону, но у него не получилось. Я ни разу не слышала, чтобы он до такой степени терял контроль над эмоциями в собственном голосе. Судя по всему, до этого момента я даже не понимала, насколько он себя контролирует. Все-таки контроль был чертовски характерен для Эдуарда.

На том конце трубки послышались отдаленные голоса.

— Доктор здесь. Я пошел.

Звонок прервался. Пока мы шли к парковке, я поняла, что мне нужно обсудить с Руфусом или Марисоль тему Бекки, а ей самой сказать, чтобы она оставалась с ними до тех пор, пока мы не вернемся из больницы. Я поделилась своими мыслями с ребятами.

— У меня есть контакты всех, кто имеет отношение к свадьбе. — Сказал Натэниэл. — Телефон Руфуса у меня есть, но телефона Марисоль нет.

— Это больше, чем есть у меня. — Заметила я. — Можешь сообщить ему, что мы поехали в больницу? Я позвоню Бекке.

Натэниэл остановился, не успев набрать Руфуса.

— Я могу остаться с Беккой.

Мы с Микой синхронно покачали головами.

— Нет. — Сказал Мика.

— Согласна. Мы втроем будем держаться вместе. Подальше от Ранкина.

Никто не стал со мной спорить, кроме Бекки.

— Почему я не могу поехать с вами в больницу?

— Потому что Тед должен позаботиться о Питере и о твоей маме, но в то же время он должен знать, что ты в безопасности.

— Но зачем ему сейчас ты и остальные? Натэниэл в порядке?

— Он здесь, со мной. Поедет с нами в больницу.

— Чтобы спрятаться от полиции? — Спросила она, и опять ее голос звучал не так, как подобает ее возрасту. Но она была дочкой Теда с тех пор, как ей исполнилось шесть. Думаю, было бы странно, если бы она не была на него похожа.

— Вроде того. — Ответила я.

— Может, мне найти Элли и поиграть с ней?

— Хорошая мысль. — Сказала я.

Мы попрощались, я закатила глаза и поняла, что устала.

— Что не так? — Спросил Мика.

— Я не подписывалась на все эти проблемы с детьми. То, что происходит сейчас с Беккой, заставило меня понять, что я никогда не буду готова к такому.

Мика с Натэниэлом синхронно обняли меня — так, чтобы нам всем было уютно. Какое-то время мы испытывали трудности с тем, чтобы обниматься втроем, но потом нашли рабочую схему.

— Ты ведь понимаешь, что они не рождаются почти что двенадцатилетними. — Заметил Мика.

— Не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь бывает по-настоящему готов завести ребенка. — Добавил Натэниэл.

Я отстранилась, чтобы посмотреть на него.

— Другие люди звучат гораздо увереннее в этом вопросе.

— Он прав. — Сказал Мика. — Я никого из нас не тороплю, но, мне кажется, идеального момента для рождения детей не существует в принципе.

Я закрыла глаза, вздохнула и сказала:

— Ладно. Я не буду притягивать к нам за уши эту ситуацию.

Натэниэл поцеловал меня, и я тут же открыла глаза, чтобы посмотреть в его счастливое лицо. Из нас троих он больше всего хотел ребенка. Мика сделал вазектомию задолго до нашего знакомства, так что ему не светит стать биологическим отцом. Если бы речь шла только о нас двоих, — ну, троих, включая Жан-Клода, — мы жили бы долго и счастливо безо всяких там детей, но нас было четверо, или три плюс один, или две пары, или… сами разбирайтесь в этой полиарифметике. Часть нашей полигруппы улыбалась мне этими лавандовыми глазами, мечтая о ребенке, очень сильно мечтая. Ему еще даже не стукнуло двадцать пять, а мне уже перевалило за тридцать. Это выглядело так, будто нам надо торопиться. Я уже озвучила все свои сомнения по этому поводу — еще в тот момент, когда мы впервые подняли детскую тему. Сегодня я придержу свое мнение при себе, потому что мне не хотелось обсуждать, когда же мы, наконец, снимем меня с таблеток и начнем пытаться-пытаться-пытаться. Только не сегодня. Со всеми кроме основной группы своих любовников я уже использовала презервативы для большей сохранности.

Проблемы с детьми могут подождать. У нас сейчас другое на повестке дня: съездить в больницу и поговорить с доктором Питера. Я также надеялась, что у меня будет возможность рассказать Эдуарду с Бернардо про Ранкина и его секрет. Откуда мне было знать, что это секрет? Потому что в Америке нет сверхъестественной полиции, по крайней мере официально. По этой причине копы, подхватившие ликантропию, тут же лишались значка. В противном случае они могли бы сохранить работу, в том числе если становились вампирами, но их выгоняли из полиции. Мой старый приятель, Мертвый Дэйв, который держал одноименный бар, с удовольствием вернулся бы в строй, если бы ему позволили. Ведьмы и другие практики вроде меня стали официально допускаться к работе буквально пару лет назад, и это все еще сильно зависело от человеческого фактора. Кем бы ни был Ранкин, большинство офицеров не знает, что за его личиной скрывается нечто большее, чем обычный человек. Если он продолжит выебываться, я придумаю, как это изменить. Впрочем, даже если он оставит нас в покое, я все