наделенным сверхъестественными способностями. По ночам оно развешивало на дверях магазинов таблички «закрыто» и сметало продукты с полок супермаркетов. Стоило ему поднять свой трезубец, и на дорогах прекращалось движение. В народе верили, что оно даже погодой повелевает: когда лидеры тред-юнионов отрицательно мотали головами, начинались бесконечные, угнетающие душу снегопады. Нельзя было ничего ожидать от мира, пока в нем властвовали «союзы». Не красный и не белый – этот дракон имел серый окрас, и против его полиэстерового костюма были бессильны и меч, и копье.

1976 год выдался изнуряющим в смысле производственных конфликтов, и профсоюзный монстр сожрал в нем больше дней, чем когда-либо с далекого 1926-го. В ответ Хит предложил Закон о производственных отношениях. «Я ни на секунду не поверю, – сказал он, – что тред-юнионы захотят нарушать законодательство. Они не станут прибегать к такому образу действий, чтобы рисковать своими фондами… ради необдуманных и противозаконных акций». Однако его ждало разочарование. Закон побил все рекорды, получив неодобрение TUC еще до того, как проект был опубликован. Барбара Касл, сама набившая шишек в попытках реорганизовать профсоюзы, не впечатлилась и заявила: «Мы разделаемся с этим законом!» Хотя на самом деле эта инициатива не выходила далеко за рамки ее же документа «Вместо раздора». Впрочем, вряд ли рабочие организации могли отнестись к консервативному правительству с большей благосклонностью, чем когда-то отнеслись к лейбористскому. Джек Джонс, глава TGWU (Профсоюз транспортных и неквалифицированных рабочих), предвидел трудности для всех сторон. Тред-юнионам ничего не оставалось, кроме как укомплектовать личным составом свою линию обороны против правительства, отказавшегося идти на компромиссы.

Закон приняли 5 августа 1971 года, но его слабость проявилась почти сразу. Профсоюзы очень быстро сообразили, что могут избежать выполнения всех остальных пунктов, если подчинятся одному – праву не регистрировать организацию. Большинство союзов так и поступило; те же, которые все-таки зарегистрировались (к примеру, профсоюз работников энергетики), были распущены. Закон не исчез, а просто атрофировался без применения, пока следующая, лейбористская, администрация не нанесла ему последний удар.

Итак, если профсоюзы остались такими же ретивыми, как раньше, то как обстояло дело с политикой регулирования доходов, на которую правительство возлагало столько надежд? В принципе, инфляцию удавалось сдерживать благодаря не закрепленным в законодательстве ограничениям по зарплате. Долгое время это преподносилось как одна из негромких побед кабинета. Успеху не суждено было продлиться долго. В речи, произнесенной в Истборне, Хит воспевал достижения своей администрации за 1971 год: «Наша сила не только в цифрах балансового отчета, хотя есть и это, наша сила не только в мужестве среди невзгод, хотя мы снова и снова демонстрировали его… Мы не знаем, когда мы побеждены, и в этом смысле никогда не будем побеждены… Нам известен лишь один путь – побеждать. Слишком долго мы блуждали во мраке. Настала пора выйти на свет и найти новое место, новую Британию в этом новом мире». Банальные клише следовали один за другим, и от их никчемности люди падали духом. А факт оставался фактом: правительство не могло выполнить предвыборные обещания и предоставить производство самому себе.

То же можно сказать и о попытке продажи муниципальных домов съемщикам. За время премьерства Хита удалось продать только 7 % принадлежащего местным советам жилья. И проблему даже не списать на лейбористский состав этих советов, ведь в тех местах, где заправляли консерваторы, тоже никто не стремился распродавать ценное имущество. Этим неприятности не исчерпывались. Наверно, неудивительно, что впервые идея туннеля под Ла-Маншем появилась именно при Хите, но и она никак не воплощалась. Надо помнить, что мало какие из посевов премьер-министра зачахли полностью, им скорее требовались более искусные садовники и погода получше.

Назначение Кита Джозефа министром здравоохранения и социального обеспечения, наверное, было образцово-показательным в отношении как сильных, так и слабых сторон самого Хита. На первый взгляд, выбор идеален. Безгранично сострадательный и неистово работоспособный, этот человек имел намерения самые благие, но в результате его попыток сократить бюрократию количество служащих поразительно выросло. Дело, в общем, обернулось трагедией, но Хит упрямо воплощал его программу. Он, как и многие его однопартийцы, чувствовал, что пришло время расставить приоритеты. Старики и большие семьи с маленьким доходом все время оказывались обделенными вниманием, и он считал, что правительство обязано заняться этим вопросом. В одной своей речи он ясно дал понять: с его точки зрения, социальное государство выполняет функции костылей для здоровых конечностей. «Если мы не готовы взять на себя больше ответственности за вещи, которые вполне в наших личных силах, то государство никогда не сможет как следует выполнять ту работу, которая естественным образом требует общих усилий». Най Беван в жизни не согласился бы с этим; не согласились и его преемники.

Тем временем бум средней школы приобрел неутихающую инерцию, несмотря на усилия нового министра образования Маргарет Тэтчер, одной из нескольких многообещающих протеже Хита. Выяснилось, что в ее ведении больше средних школ, чем у любого другого министра до нее или после, и она проявила готовность приспособиться к этому и даже расширить некоторые социалистические программы, казавшиеся ей нужными. Спасенный ею Открытый университет говорил в пользу этого, а вот ее решение отменить бесплатное молоко для учеников начальной школы огорчило многих и наградило ее прозвищем «Маргарет Тэтчер, молокодиспетчер». Возможно, на этом посту пол играл против нее, как не раз случится в будущем. Другие инициативы тоже вызывали осуждение. Когда Хит решил, что музеи должны брать плату за вход, разразились массовые протесты. Аргумент, что люди больше ценят то, за что платят, бледнел рядом с намерением дать беднякам пропитание, которого они иначе лишились бы.

Забастовки сопровождали все премьерство Хита, но до сих пор редко угрожали базовым нуждам государства. Однако в 1972 году это произошло. Угледобыча как отрасль доживала последние дни, каждую неделю шахты покидали 600 горняков. Шахтовые постройки, которые в начале XX века господствовали над линией горизонта в деревнях и в жизнях, теперь стояли заброшенными. При смерти или нет, а отрасль по-прежнему поставляла стране то единственное топливо, на которое всегда можно было рассчитывать. Так что правительство оказалось в весьма затруднительном положении, когда ему предъявили требование повысить зарплату на 47 % и распространить это на разные должности в шахтах. Конечно, требования представлялись чрезмерными. Два фактора входили в противоречие с этим утверждением. Во-первых, за шахтеров крепко стоял народ, а во-вторых, запасы угля истощались. У шахтеров оказался лучший расклад.

* * *

Несмотря на то что они видели, как все 1960-е у рабочих других специальностей неуклонно повышались зарплаты, а их жалованье оставалось неизменным, несмотря на сокращение шахт вполовину за то же десятилетие, шахтеры не произнесли ни звука в знак протеста. Условия